Далеко от яблони - [80]

Клер указала подбородком на одну из скамеек.

– Присядем?

Кивнув, Майя последовала за ней.

– Ну, – вздохнула Клер, – рассказывай.

Майя пожалела, что не подготовилась к встрече заранее. Что говорить и, главное, как? И она рассказала Клер все.

О Грейс и ее ребенке, о Хоакине, Натали и отказе от усыновления. О ссоре с Лорен, о маме, лежащей на полу в луже крови. О том, как папа прилетел из Нового Орлеана в больницу и, увидев дочерей, заплакал. Майя рассказала Клер про сейф, конверт и адрес, про запланированную на завтра поездку и невозможность провести День семьи в центре. Когда слова закончились, Майя ощутила себя выжатой как лимон.

– Ясно, – сказала Клер. – А теперь, Майя, скажи, что ты чувствуешь в связи со всем этим.

Майя недоуменно заморгала.

– Что?

– Что ты чувствуешь? – Клер посмотрела ей в глаза. – Разве непонятно? Всякий раз, когда тебе страшно, когда в твоей жизни случаются важные события, ты бежишь.

– Я…

– Ты оттолкнула меня. – Голос Клер явственно дрогнул. – Нельзя вот так просто открывать и закрывать эту дверь. Сперва ты молчишь, а потом вдруг шлешь эсэмэски среди ночи. Черт, Майя, ты разбила мне сердце!

Сейчас, в темноте, Майя испытывала жгучий стыд.

– Я не хотела ничего разбивать, – произнесла она и внезапно вспомнила Хоакина. Почему так? Он не позволил усыновить себя тем двоим, кто любит его всей душой, и… – О нет! – охнула она шепотом. – Я делаю то же самое…

– Делаешь что? – не поняла Клер, но Майя уже плакала.

– То же самое, – всхлипывала она. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотела, чтобы ты знала – про маму, про все это. Я испугалась и… и запаниковала. Я не хочу… быть одна!

– Тише, тише, Май. – Пальцы Клер нежно гладили ее по лицу. Нежнее, чем Майя имела право чувствовать. – Что ты такое говоришь! Ты не одна, вокруг много людей, которые тебя любят, которым ты не безразлична.

– Прости меня, Клер, – повторила Майя. – Мне так жаль… Я так по тебе скучаю! Я тебя обидела, причинила боль. Думала, что причиняю боль только себе, но оказалось, что и тебе тоже. Прости…

– Все хорошо, – прошептала Клер. – Все хорошо, я тебя прощаю. – Она тоже плакала, а когда наклонилась, чтобы поцеловать Майю, та ощутила на губах обжигающе-соленый вкус их смешавшихся слез. – Все хорошо, – выдохнула Клер, – только не делай так больше, договорились?

– Договорились, – шепнула в ответ Майя и снова поцеловала ее, а потом заключила в объятья. – Я никогда, никогда от тебя не уйду.

– Как и я от тебя, – промурлыкала Клер, зарывшись лицом в ее волосы. – Я ведь тебе еще тогда сказала, что никуда не ухожу.

И пускай Майя не заслуживает такой щедрости, но этот подарок она заберет.

Хоакин

Он не сказал Марку и Линде, что едет на встречу с родной матерью. Жаждал поделиться этой новостью – хоть с кем-нибудь, – и все-таки промолчал. Не знал, как сказать. Ана заставила бы его анализировать чувства. Элисон, социальный инспектор, наверняка завела бы разговор про документы и правила. Бёрди… Ну, Бёрди просто отпадала. Хоакин не сомневался, что Марк и Линда по крайней мере его выслушают, но как смотреть в глаза людям, чьим сыном он отказался стать, и сообщать о своем намерении встретиться с биологической матерью, да еще после того, как они подарили ему автомобиль? Нет, ни за что.

Придется молчать, решил Хоакин. И, как выяснилось, совершил большую, просто огромную ошибку.

* * *

Он шел по коридору на урок английского. Свернул за угол и лицом к лицу столкнулся с Бёрди и Колином Моллером.

Они целовались; тонкая рука Бёрди обвивала шею Колина так же, как когда-то шею Хоакина. При желании он почти мог ощутить тепло ее кожи, жар губ, знакомый приятный аромат шампуня и душистого мыла.

Раньше Хоакин думал, что больнее сломанной руки ничего не бывает, но даже переломай он все руки и ноги разом, это все равно показалось бы каплей в море по сравнению с тем, какую боль он испытал, увидев Бёрди в объятьях Колина.

Хоакин растерянно попятился. Черт с ним, с английским, со школой и вообще со всей его жизнью. Надо убираться отсюда! Он метнулся к выходу, и тут вдруг его окликнули.

– Хоакин, подожди! – Марджори, подружка Бёрди, бросилась за ним, и он замер, вцепившись в дверную ручку. Грудь ходила ходуном, как тогда, когда он прижал Адама к стене, адреналин потоком хлынул в кровь, забивая все чувства. – Погоди! – крикнула Марджори, хотя он не двигался с места. – Хоакин, она просто хочет вызвать в тебе ревность. Колин ей даже не нравится!

Он невольно рассмеялся.

– А по-моему, очень даже нравится. – Провел руками по волосам. – Поздравь от меня счастливую парочку. – И сорвался с места. Марджори что-то кричала ему вслед, но Хоакин уже выбежал из школы.

Он никогда так не волновался, как в то субботнее утро, хотя виду не подавал. Принял душ, вымыл голову и надел рубашку, которую Бёрди подарила ему, когда они только начали встречаться. По словам Бёрди, она оттеняла его глаза. Глаза у Хоакина темно-карие, так что не очень понятно, каким образом синяя клетчатая рубашка может делать их выразительнее (словечко Бёрди, не его). С другой стороны, Бёрди хорошо разбиралась в таких вещах, поэтому он доверял ее мнению.