Далекие огни - [26]

— Не погубите, Антипа Григорьевич…

— Ага, сукин сын! А мне каково? Ведь ты мой околоток запакостил, так?

— Наложил пятно, Антипа Григорьевич, но ведь не от умысла, а по упущению…

— То-то, Прохор… Иди-ка ты в вагон да держись крепко. Ты рабочих подговорил?

— Подговорил.

— Ну, валяй с богом.

Прохор Егорович ушел. Табельщик Яша, здоровенный краснощекий парень с заплывшими глазами, славившийся по участку своим изумительно живописным почерком, нагнувшись над конторским столом, писал.

— Яшка, — позвал его Антипа Григорьевич.

— Я вас слушаю, — оторвался от бумаг табельщик.

— Ты слышал, что я Прохору говорил?

— Слыхал, Антипа Григорьевич…

Яша лукаво смотрел на мастера.

— Никому об этом, так?

— Так… — усмехнулся Яша. — И что вы, Антипа Григорьевич, разве я не понимаю?

— А как ты думаешь, Яша, стоило ли главному жандарму из-за какого-то случайного происшествия приезжать?

Яша зевнул, отложил ручку, потянулся, запрокинув руки за толстый, как у мясника, затылок.

— А черти его батька знают, может, и не стоило…

— Не царь ли должен проехать, Яша? — таинственно прошептал Антипа Григорьевич. — Понимаешь, тот раз, перед тем как царю проехать, ротмистр Дубинский тоже приезжал.

— А кто его знает, может, и царь… — лениво согласился Яша.

В служебном вагоне тем временем уже заседала комиссия, учиняя допрос Шрамкову. За столиком, заставленным бутылками с сельтерской водой и вазами с яблоками и виноградом, сидели Ясенский, Синебрюхов, начальник участка службы тяги, начальник отделения службы движения и их помощники. Начальники лениво задавали вопросы, ели яблоки, попивали прохладительное. Шрамков стоял у стола, обливаясь потом. От запыленных сапог его из грубой кожи удушающе несло дегтем. Ясенский то и дело прикладывал к носу платок, нетерпеливо морщился. Лучи еще жаркого сентябрьского солнца сквозили через щели спущенных на окнах вагона бархатных штор.

Ротмистр Дубинский ходил по вагону, изредка обращаясь к артельному с отрывистыми вопросами. Все пока шло так, как хотелось Шрамкову. Он предусмотрел все до мелочей. Сигнал ограждения был выставлен, правила выполнены с точностью, машинист не заметил красного диска и свалил его. На это указывал найденный на сто четвертой версте между рельсов диск.

— Значит, по-вашему, виновен машинист? — спросил начальник участка тяги, лысый, обрюзгший человек с желтым нездоровым лицом и скомканными усами, закрывавшими толстогубый рот.

— Так точно, — ответил Прохор Егорович, переступая с ноги на ногу. — Машинист виновный.

Начальник тяги пожевал губами.

— А машинист Воронов заявляет, что никакого сигнала не было. Это самый лучший машинист на дороге, и днем, при ясной и солнечной погоде он не мог не заметить сигнала. Что вы на это скажете, артельный староста? При первом расследовании было обнаружено, что диск лежал к паровозу зеленой стороной. Как же это понимать? Мое мнение, господа: или диск был поставлен вопреки правилам сигнализации, или его повалило ветром, или он был поставлен после прохода поезда…

При этих словах Шрамков побагровел, в серых хитроватых глазах его мелькнуло замешательство. Но выручил Синебрюхов. Мягко улыбаясь, он сказал:

— Вы говорите, Шрамков, что ветер в тот день был слабый, не так ли?

— Так точно, ветерок был небольшой, — ответил Прохор Егорович. — Сигнал повалить ветром в акурат не могло.

— Господа, об этом есть запись в акте первого расследования, зачем же усложнять дело? — морщась, сказал Ясенский. — Дело, по-моему, достаточно ясно.

Начальник участка тяги, сердито отдуваясь, вспыхнул:

— А для меня, господа, неясно. Мы должны вновь опросить машиниста и осмотреть место случая. Я требую, Владислав Казимирович, — обернулся к Ясенскому начальник тяги.

— Не будем спорить, господа, — с досадой сказал Ясенский. — Шрамков, вы пока свободны, выйдите из вагона и ждите, когда вас позовут.

Шрамков удалился, ступая осторожно, на цыпочках. Когда дверь вагона за ним затворилась, жандармский ротмистр, до этого почти не принимавший участия в допросе, сказал:

— Господа, насчет этого хитрого хохла у меня есть свои соображения. Случай с наездом на вагончик не так-то прост, как вы думаете. Я с вами согласен, Мефодий Федорович, — кивнул ротмистр начальнику участка тяги, — сигнал выставлен не был, его поставили после, чтобы замести следы заранее обдуманного акта. Не делайте удивленных глаз, господа. Случай с воинским поездом связан с некоторыми делами Подгорской подпольной организации.

— Вы слышите, Владислав Казимирович? — подмигнул начальник участка тяги. — А вы так легкомысленно относитесь к расследованию.

— А по-моему, господин ротмистр, вы просто излишне мнительны и накручиваете бог знает что на это обыкновенное железнодорожное происшествие, каких на железной дороге каждый день сотни бывают, — вмешался Ясенский, грызя яблоко. — Ну какая связь между революционной организацией и Овражным, этим захолустным кабачком, как его называют сами железнодорожники? Что вы, господа? Зовите рабочих, и на этом покончим…

Ясенский встал, скрипя сапогами, прошелся по вагону, отдернул штору.

— Этот Шрамков может и врать: по глазам видно, — добавил он, прикладывая к носу платок. — Но что вы скажете, господа, об акте первой комиссии? И не все ли равно, кто виноват: машинист, физиономия которого мне тоже не внушает доверия, или этот сиволап, от которого за версту воняет навозом и дегтем?