Далекие огни - [22]

Шрифт
Интервал

В таком подчиненном положении по отношению к Антипе Григорьевичу находился и Друзилин. Это усугублялось тем, что Антипа Григорьевич был старый, известный по всей дороге мастер, а Друзилин служил на дороге мало. Константин Павлович и Антипа Григорьевич между собой не ссорились, но и не очень-то дружили. Антипа Григорьевич всегда старался подчеркнуть свое превосходство, открыто указывал соседу на плохое состояние пути, а за глаза в присутствии рабочих называл его «болваном» и «рохлей». И ссора не вспыхивала только потому, что Друзилин был на редкость смирен и несамолюбив…

— Привез я тебе табельщика, сосед. Ты, кажется, искал, — сказал Антипа Григорьевич, показывая на Володю.

— Гм… гм… Спасибо. Только уж очень маленький, — лениво проговорил Друзилин. — Подростком только его можно зачислить.

— А это уже как знаешь, — усмехнулся Антипа Григорьевич. — Парень — молодец. Сын Фомы Дементьева, слыхал? Дрезину гнал за мое почтение. Я же для тебя его испробовал.

Володя уже изрядно промок от надоедливого сентябрьского дождя. Под мышкой он продолжал держать свой узелок с хлебом и помидорами.

— Возьму, подержу, ежели пригодится, оставлю. А то я сам сейчас рапорта пишу, — равнодушно оглядев Володю, сказал Друзилин.

Был он рыхл телом, вислоплеч; в лунообразном, помеченном оспенными рябинками лице с пышными усами и рыжеватой эспаньолкой таилось что-то сонное, туповатое…

— Почерк у тебя как — красивый? — спросил Друзилин.

— Не знаю… Я окончил железнодорожное училище, — хмуро ответил Володя.

— В гимназии хотел учиться, — подсказал Антипа Григорьевич. — Шустрый малец. Да какая уж тут гимназия…

— Да это какого Дементьева сынок? Не того ли, что руку на днях вагончиком отдавило? — оживился Друзилин.

— Он самый…

— Ну что ж, парень, зарабатывай деньги. Все же матери помощь.

Антипа Григорьевич, щуря зоркие свои глаза, не удержался, чтобы не заметить:

— А я, Константин Павлович, на сто двенадцатой версте толчки у тебя обнаружил.

— Гм… гм… Толчки? Не может быть. Нет там толчков.

— Ты думаешь — нет. А я тебе говорю — есть…

Друзилин насупился.

— Спасибо, коли заметил, Антипа Григорьевич. Устраню.

— Устрани, брат, устрани. Толчков у тебя на околотке больше, чем телеграфных столбов.

…Вечером Володя сидел в канцелярии дорожного мастера и знакомился с конторскими книгами: шпальными и рельсовыми ведомостями, с рапортами путевых работ, с номенклатурными и инвентарными описями. За столом, заваленным бумагами, сидел Друзилин и, водя толстым пальцем по книге, объяснял, в какую графу вписывать подбивку толчков, смену шпал и рельсов, разгонку зазоров.

Глаза Володи слипались: он устал и продрог под дождем. На столе горела высокая казенная лампа, на стене тикали часы-ходики, в сумрачном углу душной комнаты чернела икона.

Константин Павлович подсунул Володе лист чистой бумаги, приказал:

— Гм… гм… Ну-ка, напиши что-нибудь — погляжу, какой у тебя почерк.

Володя написал несколько слов. Друзилин поднес к лампе листок, долго и близоруко разглядывал его сквозь очки.

— Коряво пишешь, — огорченно заметил он. — Эх, у Антипы Григорьевича табельщик! Вот пишет, так пишет — как рисует все равно. По всему участку он единственный. Ты тоже — подучись, чтоб красиво писать. Старайся, присматривайся, как конторщики у начальника участка пишут. Будешь учиться красиво писать?

— Буду, — почтительно ответил Володя.

— Кладу тебе пятьдесят копеек в день, а подрастешь, дело усвоишь — рубль положу, как Полуянов своему Яшке.

Володя покорно слушал.

— Дрезину будешь гонять мне, — закончил мастер. — Рапортички утром собирать…

— Слушаю…

— Ну, отдыхай…

Мастер ушел.

В углу канцелярии стоял сундук, покрытый ряднушкой. Володя погасил лампу, не раздеваясь лег на него и уснул как убитый…

XI

Фома Гаврилович Дементьев лежал в неуютной, пропахшей лекарствами палате железнодорожной больницы. Белые голые стены с двумя портретами — Николая Второго и принца Ольденбургского — между окон, кровати с пожелтевшими простынями, бледные небритые лица больных, хмурые сиделки и врачи — вот что окружало теперь путевого сторожа.

Все это было так непохоже на неторопливые ночные обходы, на тихие и спокойные часы одиночества там, в степи, на звонких железнодорожных путях. Тридцатилетняя служба привила Фоме Гавриловичу много привычек, которые беспокоили его теперь с непреодолимой силой. Ночами, когда в растворенное окно палаты долетали со станции свистки паровозов, Фома Гаврилович, забыв, что лежит на больничной койке, вскакивал, звал кого-нибудь из домашних. Чаще всего он обращался к Варваре Васильевне, спрашивая ее, не было ли сигнала о выходе скорого поезда. Но вместо жены ему грубо отвечала сиделка или дежурный фельдшер. Обругав неспокойного больного, они снова укладывали его в постель…

Фома Гаврилович и здесь оставался молчаливым, и необщительным. То лежал он целыми днями, не говоря ни слова, уставив в потолок невеселые глаза, — черная борода его резко выделялась на простыне, — то ходил по палатам с подвязанным к туловищу обрубком руки или, подступив к окну, выходящему в тощий больничный садик, жадно вдыхал осенний воздух, напитанный поречью увядающей листвы. В палате умирали и выздоравливали отработавшие свое безвестные железнодорожные люди: стонал и скрипел зубами стрелочник, за четверть века службы наживший злую грыжу; мучился язвой желудка весовщик; в соседней палате доживал последние часы чахоточный телеграфист.


Еще от автора Георгий Филиппович Шолохов-Синявский
Змей-Горыныч

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Беспокойный возраст

Роман является итогом многолетних раздумий писателя о судьбах молодого поколения, его жизненных исканиях, о проблемах семейного и трудового воспитания, о нравственности и гражданском долге.В центре романа — четверо друзей, молодых инженеров-строителей, стоящих на пороге самостоятельной жизни после окончания института. Автор показывает, что подлинная зрелость приходит не с получением диплома, а в непосредственном познании жизни, в практике трудовых будней.


Суровая путина

Роман «Суровая путина» рассказывает о дореволюционном быте рыбаков Нижнего Дона, об их участии в революции.


Казачья бурса

Повесть Георгия Шолохова-Синявского «Казачья бурса» представляет собой вторую часть автобиографической трилогии.


Волгины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Горький мед

В повести Г. Ф. Шолохов-Синявский описывает те дни, когда на Дону вспыхнули зарницы революции. Февраль 1917 г. Задавленные нуждой, бесправные батраки, обнищавшие казаки имеете с рабочим классом поднимаются на борьбу за правду, за новую светлую жизнь. Автор показывает нарастание революционного порыва среди рабочих, железнодорожников, всю сложность борьбы в хуторах и станицах, расслоение казачества, сословную рознь.


Рекомендуем почитать
Такие пироги

«Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. Алексей Александрович отправляется в свою юность, в отчий дом, где честно прожили свой век несколько поколений Кашиных».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.