Да, был - [39]

Русин спрыгнул на дно оврага, поднял с земли отрезок трубы, обвел взглядом настороженные лица товарищей и тяжело, но спокойно сказал:

— Отходим к лодке. Живыми не дадимся, довольно с нас. Направляющий Старко. Вальцу и Нечаеву наблюдать влево. Авдееву и Булатнику — вправо. Иберидзе и я прикрываем тыл. Пошли!

Как только Старко вылез из оврага и, пригибаясь к земле, побежал, его заметили. Со всех сторон поднялись крики и улюлюканье. Прогремел ружейный выстрел. Горохом ударила дробь по толстым стволам.

Выбираясь из оврага последним, Русин видел, как Старко свернул на тропу к дубу. Товарищи не отставали от него. Метрах в пятидесяти, стараясь окружить беглецов с обеих сторон, прячась за деревьями, бежало до двадцати юнцов.

Бежавший рядом с Русиным Иберидзе оглянулся. С силой выбрасывая вперед мускулистые тела, по их следам беззвучно мчались два волкодава.

— Собаками травят! Надо остановиться, иначе загрызут, — зло процедил сквозь зубы Иберидзе.

Едва Русин и Иберидзе, тяжело дыша, прислонились спиной к дереву и приготовились отстаивать свою жизнь, рыжий пес, высоко подпрыгнув, с ходу бросился на Русина. Тот взмахнул обрезком трубы. Волкодав свалился с перешибленным позвоночником… Черное, косматое страшилище вздыбилось и грудью ударилось о грудь Иберидзе. Великан обеими руками схватил его за челюсти и рывком развел в стороны и вниз. Волкодав взвыл и, тряся головой, закружился на месте.

Крики усилились. Вторично прогремел выстрел. Русин и Иберидзе бежали не оглядываясь. Лес кончился. Не раздумывая, друзья спрыгнули с обрыва на дорогу и понеслись к каналу.

Лодка была уже спущена на воду. Как только Русин и Иберидзе влезли в нее, шесть весел дружно ударили по воде.

Преследователи столпились у края обрыва, размахивая руками, грозили беглецам. Плоскодонка глубоко сидела в воде и, несмотря на усилия гребцов, медленно плыла по фарватеру. Положение было критическим. Юнцы один за другим сползали на дорогу. Несколько из них уже бежали по берегу и громко кричали.

Из-за маленького мыска показался белоснежный катер. Разрезая волны, он мчался навстречу лодке.

Катер проскользнул между берегом и лодкой, оттеснил ее на середину канала, а затем, вздымая волны, круто развернулся, и, настигнув плоскодонку, ударил ее в корму.

Утлое суденышко легко перевернулось. Юнцы, травившие беглецов в лесу, стоя на берегу, злобно бранились, швыряли камни и палки в головы барахтающихся в воде.

Погоня за военнопленными превратилась в безобразную травлю. Их настигали, хватали баграми, втаскивали на палубу катера, избивали, связывали и, как бревна, складывали один к другому. Пленных оказалось девять, — трое, не умевшие плавать, пошли ко дну.

…Под восторженные вопли толпы, сбежавшейся со всего городка, катер пришвартовался к пристани. Пленных выволокли, погрузили в кузов грузовика и повезли в городское управление крипо.

Дежурный полицейский офицер, плотный мужчина в летах, слегка выпивший, принял пленных, приказал развязать их, собственноручно надел каждому наручники и всех, до распоряжения, посадил за перегородку в дежурной комнате.

От побоев у Русина болела и кружилась голова. Плотно сжав челюсти и закрыв глаза, он следил за бурной беседой дежурного с кем-то, чей голос казался знакомым.

— Дурака не валяйте, — говорил дежурный. — Я запишу девять, только девять.

Знакомый голос возражал, доказывал, что дежурный грубо нарушает закон, грозил жалобой и требовал занести в протокол — двенадцать.

— Бросьте, бросьте, — урезонивал дежурный, — закон я знаю. В вас говорит жадность и желание надуть государство. Получите за девять… это уже три шестьсот…

— Нет, — упрямился собеседник. — Четыре восемьсот и ни пфеннига меньше…

И вдруг Русин резко откинулся на спинку скамьи и захохотал:

— А ведь это господин Кауфер, Отто Вильгельмович, сукин сын. Это он выдал нас, а сейчас торгуется за наши головы. Дядюшка Ганс говорил: за поимку нашего брата по закону идет по пятьсот марок с головы, а доносчику платят четыреста… Нашей кровью дом покупает…

ПРОСЧЕТ КАУФЕРА

О поимке пленных дежурный по управлению послал телефонограмму начальству в Бильфельд и получил указание задержанных посадить под строгий арест.

На утро местная бильфельдская газета опубликовала статью под броским заголовком «Доколь?» Среди белого дня, в центре империи, за много сотен километров от фронтов, ликвидирована банда из двенадцати беглых военнопленных большевиков. Вооруженные до зубов, они безнаказанно грабили бедных, беззащитных жителей. И если бы не патриотический поступок старшего лесничего господина Отто Кауфера и не самоотверженность молодых феэсовцев, то один бог знает, чем бы кончились похождения кровавых вампиров.

В суровые дни гуманность неуместна, — писал автор. — Непонятно, почему толпа не линчевала красных? Если славные защитники великих идей фюрера, сражаясь на Востоке, узнают о том, что их ближним и любимым, когда они мирно спят, угрожает смерть от руки бежавшего пленного большевика, не вправе ли будут они задать вопрос: «О чем думают те, кому поручено охранять лагеря, и как они несут службу?»

«Не пора ли, — спрашивал автор, — кое-кого из засидевшихся в тылу и уклоняющихся от службы под боевыми знаменами, сменить людьми, честно идущими в атаку?» Доколь «мыши будут танцевать на спине сытого кота»? Общественность требует расследовать, из какого лагеря и какими путями бежали пойманные бандиты, кто давал им приют, а нерадивых, допустивших побег, строжайше наказать в назидание другим.