Да будем мы прощены - [11]
Я звоню в офис охраны.
– Говорит профессор Сильвер, у меня чрезвычайная ситуация.
– Вам нужен санитар?
– Нет, я как раз в больнице. Но у меня через две минуты занятие. Не может ли кто-нибудь пойти и повесить на двери записку, что я его отменяю?
– Кто-то из наших людей? Сотрудник службы охраны?
– Да.
– Это не входит в наши обязанности.
Я пробую обходной маневр:
– Как раз входит, именно в ваши обязанности. Если никто не появится, если ни один представитель руководства не распорядится, могут произойти беспорядки. Курс по политологии, и вы знаете, что это означает: вспыхнут радикальные идеи и студенты решат, что имеют право. Помяните мое слово.
– Что должно быть в записке?
– Профессор Сильвер приносит свои извинения, что по чрезвычайным семейным обстоятельствам вынужден отменить занятие. Оно будет проведено позже.
– Хорошо. Здание, аудитория?
– Вы не могли бы сами посмотреть? Никогда не умел запоминать названия и цифры.
– Подождите у телефона, – говорит он. – Сильвер, сегодня нет занятий. Вы из Школы искусств и наук, сегодня у ваших выходной. Корпоратив на пляже…
– Ой! – говорю я. Совсем забыл. Попросту забыл. – Спасибо.
У меня была какая-то жизнь. Я чем-то в ней занимался.
Адвоката я встречаю возле дома. На одной машине приезжает он сам, на другой – его люди. Они несут тяжелые ящики и напоминают мне дезинфекторов или дератизаторов.
– Вверх по лестнице направо, – говорю я, показывая наверх.
– Что тут стряслось?
– В смысле – что стряслось?
– Тут же бардак!
– Вы же мне сами велели ничего не трогать! – кричу я наверх.
– Воняет, как в сортире!
Тесси идет за мной по лестнице. На полпути мне в ноздри бьет запах.
– Ну и срач! – говорит адвокат.
У собаки виноватый вид.
Тесси, оставшись одна дома, решила малость прибраться: слизала с пола кровь Джейн, оставила розовые отпечатки лап на полу, а потом ее пронесло на кровати.
Она смотрит на меня, будто хочет сказать: «Тут все пропитано безумием. Что-то должно было случиться».
– Ничего, девочка, нормально, – произношу я, спускаясь вниз за коробкой плотных пакетов.
Собака мне оказала услугу. Если оставались какие-то улики на постели, они сейчас уничтожены. Я засовываю постельное белье в два пакета, открываю окна и расходую целую банку лизола.
Мусорное ведро вынесено, адвокат и его помощники уезжают.
– Ситуация более чем неудовлетворительная, – говорит один из них, выходя.
– В самую точку, Шерлок, – соглашается второй.
Я стою в кухне, в голове назойливо вертятся мысли о постельном белье. В мусор – достаточно? А если я его выброшу, не возникнут ли подозрения? А что будет, если я его сожгу? Дым от простыней – не будет ли он сигналом за много миль?
Звоню в службу срочной доставки матрасов.
– Насколько быстро можно доставить новый матрас?
– Куда именно?
– Сикамор, шестьдесят четыре.
– А что вы ищете? Есть что-то конкретное на уме? «Серта», «Симмонс», плюшевый, с толстым наполнителем поверх пружин?
– Открыт предложениям. Должен быть кинг-сайз, мягкий, но не слишком, плотный, но не слишком. Что-то вот как раз.
– Получается две восемьсот – матрас и пружинная коробка.
– Дороговато.
– Могу сделать две шестьсот пятьдесят с доставкой, а если покупаете наш наматрасник, то получаете гарантию на десять лет. Обычная цена сто двадцать пять, но для вас за сотню оформлю.
– А старый вы заберете?
– Да.
– Даже если он с пятнами?
– Они все с пятнами.
– Так когда?
– Подождите секунду.
Я вытаскиваю из кармана кредитную карту Джейн.
– Сегодня вечером от шести до десяти.
Я приношу ведро горячей воды, щетку, рулон бумажных полотенец, моющие средства «Мистер Клин» и «Комет», бутылку уксуса и латексные перчатки Джейн, которые были на ней в День благодарения. Надевая перчатки, всхлипываю.
Отмываю пол на четвереньках. Кровь темная, сухая, шелушится хлопьями. Размокая, превращается в розовые клубочки с жилками, расползается по бумажным полотенцам, как свекольный сок. Обо что-то я режу палец – об осколок фаянса, протыкающий кожу, – и в месиво добавляется моя кровь. Я залепляю порез тюбиком медицинского клея. Все время, пока я работаю, у меня чувство, будто за мной наблюдают, шпионят. Кто-то проходит мимо, задев меня за ногу. Я оглядываюсь, и кто-то перепрыгивает через меня. Резко разворачиваюсь, оскальзываюсь на мокром полу, шлепаюсь на задницу. Это кот. Сидит на комоде, смотрит, подергивает хвостом из стороны в сторону.
– Чтоб тебя, – говорю я ему. – Напугал.
Он моргает, не сводя с меня жарких зеленых глаз. Как изумруды.
Дитя привычки, я останавливаюсь, лишь когда работа сделана, кровавая вода из ведра вылита, тряпки выброшены. Тогда я смотрю, что там есть поесть. Приоткрыв дверцу холодильника, гляжу на остатки нашего вчерашнего ужина. Отщипываю кусочки того-другого, думая о Джейн. Как ужинали вчера, как потом любили друг друга. Накладываю себе на тарелку и ложусь на диван перед телевизором.
Просыпаюсь от эха выстрелов. Возникает мысль, что Джордж опять удрал и прибежал меня убивать.
Бах. Бах. Бах.
Тяжелый стук в дверь.
Лает Тесси.
Матрас привезли.
– Как же хорошо, что матрасы не бьются! – говорит один из грузчиков, пока они затаскивают матрас вверх по лестнице. – Работал я с плазменными телевизорами – это чистый кошмар.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Проза Лидии Дэвис совершенно не укладывается в привычные рамки и кому-то может показаться причудливой или экстравагантной. Порой ее рассказы лишены сюжета, а иногда и вовсе представляют собой литературные миниатюры, состоящие лишь из нескольких фраз. Однако как бы эксцентрична ни была форма, которую Дэвис выбирает для своих произведений, и какими бы странными ни выглядели ее персонажи, проза эта необычайно талантлива и психологически достоверна, а в персонажах, при всей их нетривиальности, мы в глубине души угадываем себя.
«Арктическое лето» – так озаглавил свой последний роман классик английской литературы XX века Эдвард Морган Форстер. В советское время на произведения Форстера был наложен негласный запрет, и лишь в последние годы российские читатели получили возможность в полной мере оценить незаурядный талант писателя. Два самых известных его романа – «Комната с видом на Арно» и «Говардс-Энд» – принесли ему всемирную славу и входят в авторитетные списки лучших романов столетия.Дэймон Гэлгут, сумевший глубоко проникнуться творчеством Форстера и разгадать его сложный внутренний мир, написал свое «Арктическое лето», взяв за основу один из самых интересных эпизодов биографии Форстера, связанный с жизнью на Востоке, итогом которого стал главный роман писателя «Путешествие в Индию».