Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [16]

Шрифт
Интервал

Въ Полтавѣ не было «бесдина», т. е. еврейскаго суда, не было «дайонимъ»; изъ духовныхъ властей функціонировалъ только духовный раввинъ для разрѣшенія ритуальныхъ сомнѣній — «шайлесъ», (общій для всѣхъ категорій евреевъ: лишь впослѣдствіи появились особые раввины хассидскіе и миснагедскіе) и такъ называемый казенный, т. е. общественный раввинъ для метрикаціи рожденій, браковъ и смертей и для сношеній съ властями. Въ то время, къ которому относится мое дѣтство, въ Полтавѣ не было строгаго раздѣленія, не говоря уж объ обособленіи, между хассидами и мнснагдами. Всѣ причисляли себя принципіально къ хассидамъ, за небольшими исключеніями. Поэтому молитвенные дома одинаково вмѣщали и хассидовъ, и миснагдовъ. Только впослѣдствіи, къ концу 70-хъ гг., выстроенъ былъ спеціальный миснагедскій молитвенный домъ. Молитвенныхъ домовъ, кромѣ хоральной синагоги, о которой говорилось выше, было нѣсколько, съ значительнымъ числомъ прихожанъ въ каждой. Изъ нихъ выдѣлялся одинъ строго хассидскій («хабадъ»). Въ этомъ домѣ группировались наиболѣе интеллигентные въ еврейскомъ смыслѣ прихожане; зажиточные ортодоксальные «гвиримъ» занимали «мизрахъ», т. е. мѣсто у стѣны по сторонамъ Кіота. Здѣсь процвѣтало изученіе Талмуда, и сюда главнымъ образомъ стекались пріѣзжіе литваки, желавшіе выдвинуться въ качествѣ ученыхъ евреевъ. Въ этомъ молитвенномъ домѣ постоянно молились мой дѣдъ и отецъ, сюда приводили обыкновенно на молитву и меня.

На моихъ глазахъ еврейское населеніе Полтавы пополнялось литваками, пріѣзжавшими на Ильинскую ярмарку и осѣдавшими тамъ, а также ищущими занятій переселенцами изъ литовскихъ и бѣлорусскихъ городовъ. Многіе изъ нихъ сохранили прозвища по городамъ, откуда они пріѣзжали. Такъ, одинъ мой дѣдъ назывался «деръ Миреръ», второй дѣдъ по отцу «деръ Налибокеръ», мой отецъ съ самаго начала былъ популяренъ, какъ зять «Мирера» — «демъ Мирерсъ эйдемъ», я же такъ и оставилъ Полтаву по окончаніи гимназіи съ кличкой «внукъ Мирскаго» — «демъ Мирерсъ эйнекель».

Пріѣзжихъ волынцевъ среди осѣдавшаго новаго еврейскаго населенія было мало. Литваки быстро приспособлялись къ условіямъ мѣстной жизни и изъ меламедовъ часто превращались въ торговцевъ и даже промышленниковъ. Ремесленниковъ изъ Литвы почти вовсе не прибывало, и по понятнымъ причинамъ: если еврей-ремесленникъ рѣшался подняться съ мѣста, то онъ, пользуясь правомъ на повсемѣстное жительство, предоставленнымъ ремесленникамъ по закону 1865 г., переходилъ во внутреннія губерніи, гдѣ не встрѣчалъ конкурренціи ни со стороны евреевъ, вовсе тамъ отсутствовавшихъ, ни со стороны христіанскаго населенія.

Общинная еврейская жизнь въ Полтавѣ носила крайне блѣдный характеръ. Была «хевра-кадишо», вѣдавшая кладбищемъ и погребеніемъ умершихъ; были, конечно, молитвенные дома и синагога. Коробочный сборъ сдавался, конечно, на откупъ частнымъ предпринимателямъ («балтаксе»). Населеніе этимъ сборомъ мало интересовалось. Изъ общинныхъ учрежденій функціонировала еврейская больница, устроенная по иниціативѣ богатаго откупщика Португалова и его зятя А. М. Варшавскаго, переселившагося потомъ въ Петербургъ и ставшаго извѣстнымъ желѣзнодорожнымъ строителемъ. Она содержалась на средства, предоставленныя этими лицами, на отчисленія изъ суммъ коробочнаго сбора и на добровольныя пожертвованія. Какъ обычно, среди евреевъ процвѣтала частная благотворительность; но отсутствовало организованное общественное призрѣніе. Существовала и очень запущенная талмудъ-тора, которая лишь впослѣдствіи, при помощи средствъ, отпускавшихся изъ петербургскихъ организацій, была преобразована и обзавелась даже профессіональными классами. Не забывали Полтаву посланцы отъ разныхъ ешиботовъ («мешулохимъ»), главнымъ образомъ, литовскихъ, какъ Мирскаго и Воложинскаго. Пріѣзжали также съ вѣрительными грамотами послы разныхъ цадиковъ. Каждый изъ такихъ посланцевъ имѣлъ свой сезонъ, и ежегодно въ опредѣленное время можно было на улицахъ города встрѣтить даннаго сборщика пожертвованій.

Въ воспитаніи дѣтей господствовала исключительно хедерная система. Съ 5-6-лѣтняго возраста считалось обязательнымъ помѣстить мальчика въ хедеръ. Дѣвочекъ въ хедеръ не отдавали. Полтавскіе хедеры не отличались отъ общаго типа, но въ нихъ отсутствовалъ институтъ такъ называемыхъ «бегельферовъ», столь распространенный въ юго-западныхъ и литовскихъ хедерахъ. Преобладающая категорія хедеровъ была «дардеки», т. е. такіе, въ которыхъ дѣти обучались чтенію по еврейски, изучали Пятикнижіе и весьма мало Пророковъ («танахъ»), а до Талмуда не доходили. Большинство дѣтей на этомъ и кончало свое образованіе и поступало затѣмъ въ торговыя заведенія, въ качествѣ будущихъ приказчиковъ, или же ихъ отдавали въ обученіе ремеслу. Болѣе зажиточные евреи считали своей обязанностью проводить дѣтей и черезъ высшій хедеръ (геморе-хедеръ) и пріобщить ихъ къ знанію, хотя бы и неполному, Талмуда.

Я уже упомянулъ, что въ Полтавѣ функціонировало 4-классное училище типа закона 1844 года. Но оно было такъ мало популярно въ населеніи, что въ немъ обучалось весьма мало дѣтей мѣстныхъ жителей. Я не могу припомнить ни одного мѣстнаго семейства, которое помѣстило бы своего мальчика въ это училище: контингентъ учащихся въ немъ состоялъ главнымъ образомъ изъ пріѣзжихъ дѣтей.


Еще от автора Генрих Борисович Слиозберг
Джон Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Рекомендуем почитать
Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.