Цветы зла - [11]

– А вот моя дочка Полина, она всего на год тебя старше, ко мне не очень хорошо относится.

Через всю веранду наискосок пробежала деловая мышь. Собака, лежавшая под ногами Смирнова, зарычала, провожая ее негодующим взглядом.

– Вы, наверное, развелись с ней? – спросила Леночка, погладив собаку ногой.

– Ну, не с ней, а с ее матерью.

– Моя бабушка тоже недавно хотела, чтобы папа развелся с мамой... Она кричала на него, топала ногами, говорила, что отравится.

В дверях дома тенью отца Гамлета возникла Вероника Анатольевна. Зло погрозив внучке указательным пальцем, она исчезла также стремительно, как и появилась.

– Но вы не обижайтесь на свою Полину, – продолжила девочка, отреагировав на вольт бабушки гримасой недоумения. – Она вас тоже любит. Просто ей про вас нехорошие слова говорят...

– Да, говорят, – вздохнул Смирнов.

– Что вы распущенный, что у вас разные женщины, что вы сегодня не позвонили, потому что не любите?

Смирнов задержал на лице девочки взгляд. Все перечисленное Полине говорили, причем говорили с расчетом, как сейчас выражаются, на утечку информации.

– Да, вот, говорят, – вздохнул он. – Но я особенно не сержусь. Когда человек делает что-то плохое, значит, он – несчастный, и его просто надо пожалеть.

– Некоторых нельзя пожалеть. Вот Иру Картузову с Цветочной мать после развода второй год из дома не выпускает, даже в школу...

Слово "мать" девочка произнесла с неприязнью в голосе. "Похоже, это слово у нее ассоциирует с лишь неприятными воспоминаниями" – подумал Смирнов и сказал, с уважением глядя на собеседницу:

– Бьюсь об заклад, что папа проводит с тобой не менее трех часов в день, Ты такая бойкая.

– Да, проводит. Он даже иногда убегает с работы, особенно, если погода хорошая и меня можно сводить на речку или на детскую площадку.

– А мама? Ты ее вспоминаешь?

Девочка, опустив голову, сжалась в беззащитный комочек. К счастью, в это время клацнул засов калитки. Лена, мгновенно изменившись в лице, опрометью слетела с веранды и, сопровождаемая выскочившей из конуры собакой, побежала по мощеной кирпичом дорожке с радостным криком: "Папочка приехал, папочка!"

Через минуту перед верандой стоял Святослав Валентинович. В одной его руке был пакет с продуктами, в другой – кейс. Леночка сидела у папочки на шее, пачкая туфельками его дорогой светло-серый костюм и самозабвенно облизывая тающее мороженое на палочке. Собака, крутя хвостом, смотрела то на лакомство, то на девочку.

Потом они пили чай с медом и говорили о погоде. После второй чашечки Евгений Александрович, увидевший и узнавший все, что он хотел увидеть и узнать, сказал, что ему пора уходить и попросил Кнушевицкого проводить его до калитки.

– Вы хотите посекретничать с папой? – догадалась Леночка.

– Точно, – подмигнул ей Смирнов. – Я, понимаешь, хочу открыть кабачок где-нибудь в центре Москвы, а твой папа – прекрасный специалист по созданию коммерческих предприятий.

У калитки они поговорили с пару минуту. Евгений Александрович узнал, что родителей покойной жены Святослава Валентиновича давно нет в живых, также, так же как и его отца, погибшего на фронте. Объяснив, как можно незаметно пройти в дом Регины, Кнушевицкий извинился за поведение Вероники Анатольевны.

– Она очень нас любит, неистово, можно сказать, любит, – сказал он, виновато улыбаясь. – Но, как понимаете, моя решимость любой ценой вызволить Регину ее, мягко говоря, раздражает...

Пожимая ему на прощанье руку, Смирнов увидел, что она покрыта множеством небольших и хорошо залеченных шрамов. Такие же шрамы он увидел на левой руке, а также шее "клиента".

– Это я в детстве в ежевику упал, – застенчиво улыбнулся Кнушевицкий, поняв, что привлекло внимание гостя.

– А меня в нее девчонки толкнули, – показывая свои руки, рассмеялся Евгений Александрович.

6. Архангельский, Пуаро и компания

В дом Регины Смирнов намеревался проникнуть с одной единственной целью – он хотел узнать, почему Святослав Валентинович готов ради освобождения любовницы пойти по миру, сопровождаемый старенькой матерью и семилетней дочерью, не знающей, что такое голод, разбитая обувь и ночевка в подвале среди обовшивевших товарищей по участи.

Перед тем как пройти в переулок, из которого можно было скрытно попасть на участок Регины, Смирнов посидел на скамеечке, притулившейся к забору у ее калитки.

Стоял теплый летний день, самый его откровенный краешек, вокруг было ни души, поскольку живая душа не могла не почувствовать, что в такую пору грех копаться в земле, собирать улиток и пасынковать томаты, что грех не растратить эти чудесные часы на берегу задумчивого пруда или неспешной речки в компании с друзьями, пивом и шашлыками.

Помечтав о пикнике с Марьей Ивановной и дочерью Полиной, Смирнов принялся осмысливать сведения, почерпнутые им в доме Святослава Валентиновича.

"Брак сына с женщиной, которую в любое время суток может увезти наглый грузин в кепке, конечно же, не радовал Веронику Анатольевну. Могла она отравить невестку?

Могла. Леночка говорила, что бабушка грозилась отравиться...

Нет, не могла... Девочка, наверное, придумала это. Мама отравилась, бабушка отравилась – все это понятно.