Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - [49]

Он расположился за газовым пологом и велел ей встать на четвереньки рядом с собой, обеими руками нежно обнял жену и поднес тот самый инструмент к ее устам. Симэнь, склонив голову, долго наслаждался ее утонченной игрою. Распаленный страстью, он кликнул Чуньмэй, чтобы та подала чаю. Цзиньлянь быстро опустила полог, опасаясь, как бы не увидала горничная.

— Ты чего испугалась? — спросил Симэнь. — Вон у соседа Хуа какие служаночки. Цветы приносила младшая, а другая — ровесница нашей Чуньмэй, и брат Хуа не обошел ее своим вниманием. Где жена — там и горничная. Ах, хороша! И ведь никто не знает об отношениях юнца Хуа со служанками!

— Ах ты, негодник! — Цзиньлянь обернулась к Симэню. — Только ругаться не хочется. На служанку потянуло? За чем же дело стало? Говоришь ты одно, а на сердце — совсем другое. К чему эти увертки? Ну, возьми ее, сравни со мной. Я ж не такая, как ты! И она не моя служанка. Я завтра выйду в сад и дам тебе такую возможность. Позови ее сюда и делай, что хочешь.

Цзиньлянь кончила играть. Симэнь обнял ее, и они легли.

Да,

Любимого желая обаять,

Готова на свирели поиграть.

О том же поется и в романсе на мотив «Луна над Западной рекой»:

Клубится орхидеи аромат.

Искусница играет на свирели,

Сливаются безумство и азарт

В белеющем за кисеею теле.

Браслеты золотятся на руках.

Любовников желание томит.

Искусница забыла всякий страх,

Игру свою никак не прекратит.

На другой день Цзиньлянь в самом деле ушла к Юйлоу, а Симэнь поманил Чуньмэй –

Весной заалел и раскрылся

Цвет персика нежный, пугливый;

Трепещет под натиском ветра

Зеленая талия ивы. —

и овладел горничной.

С того дня Цзиньлянь сразу возвысила Чуньмэй. Она больше не давала ей стоять на кухне у котлов, а держала у себя в спальне. Чуньмэй убирала постель, подавала чай. Цзиньлянь дарила ей платья и украшения, какие ей нравились. Горничная туго бинтовала свои маленькие ножки и была совсем не похожа на другую служанку — Цюцзюй. Сообразительная и насмешливая Чуньмэй обладала остроумием и привлекала красотой, за что и снискала благосклонность Симэнь Цина. Цюцзюй же, напротив, была глупа и бестолкова, и ей нередко доставалось от Цзиньлянь.

Да,

Птахи малые щебечут у пруда бездумно,

В душу глянь — и разберешься, кто дурак, кто умный.

Птица всякая летает, да полет у каждой свой:

Благородная — под небом, остальные — над землей.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава одиннадцатая

Пань Цзиньлянь подстрекает избить Сунь Сюээ. Ли Гуйцзе из-за Симэнь Цина меняет прическу

Ей ревность камнем на сердце легла,

Распутный малый всякий стыд забыл.

Едва услышит льстивые слова —

Уж новую зазнобу полюбил.

Он чувствами швыряется легко,

Он юбки не пропустит никогда.

Влечет его к утехам и пирам,

Не к делу — значит, ждет его беда.

Так вот, перейдя в дом к Симэнь Цину, Цзиньлянь снискала его любовь и возгордилась, стала придирчивой и ни днем ни ночью не находила себе покоя. Все ее раздражало, всех она подозревала. То у забора подслушивала, то стояла под дверью — все искала повода, с кем бы поругаться. Не слыла сдержанной и Чуньмэй. Отчитала ее как-то из-за пустяка Цзиньлянь, и горничная, не зная, на ком сорвать зло, отправилась на кухню. Она барабанила по столу, гремела посудой. Вид у нее был такой угрюмый и злобный, что Сунь Сюээ не выдержала:

— Вот чудачка! Если замуж захотелось, ступай, в другом месте ищи, — пошутила она. — А тут нечего характер выказывать.

Чуньмэй так и подскочила:

— Замуж?! Это еще кто такую чушь несет?

Сюээ сразу сообразила, что горничная нынче не в духе и смолчала. А Чуньмэй тут же пошла и слово в слово передала все Цзиньлянь да и от себя добавила: мы, дескать, с вами обе хозяину по душе пришлись. Вместе, мол, голову ему вскружили.

От рассказа горничной Цзиньлянь стало совсем не по себе. В этот день она и так встала против обыкновения рано, потому что провожала на похороны У Юэнян, и ходила разбитая. Цзиньлянь прилегла, но потом встала и пошла в беседку. К ней порхающей походкой подошла Мэн Юйлоу.

— Чем ты так расстроена, сестрица? — спросила она, улыбаясь.

— И не говори! До того устала — на ногах не стою. А ты откуда?

— Да на кухню заходила.

— Та — на кухне? Она тебе что-нибудь говорила? — поинтересовалась Цзиньлянь.

— Ничего не говорила.

Цзиньлянь нарочно виду не подала, но про себя затаила злобу на Сунь Сюээ. Однако, не о том пойдет речь.

Цзиньлянь и Юйлоу занялись рукоделием, когда Чуньмэй внесла кувшин кипятку, а Цюцзюй заварила две чашки чаю. После чая они убрали со стола и начали играть в шашки. В самый разгар игры в беседке неожиданно появился садовый сторож — юный Циньтун — и доложил о прибытии хозяина.

Всполошившиеся женщины не успели собрать шашки, как Симэнь Цин вошел в садовую калитку и заметил их.

Они выглядели по-домашнему. И у той, и у другой волосы были собраны в пучок и буклями ниспадали на виски, а прическу украшала серебряная шелковая сетка. В серьгах блестели дорогие черные каменья. И одеты они были одинаково: отделанная серебром красная безрукавка поверх белой газовой кофты. Из-под вышитой юбки и у Цзиньлянь, и у Юйлоу кокетливо выглядывали острые носки совсем малюсеньких изящных красных туфелек.