Цвети, родной Узбекистан! Но только - без меня - [8]

Правда, хлеб через некоторое время подорожал до 34 копеек и если за кассой сидела узбечка, то нужно было давать ей деньги без сдачи, так как иначе одну копейку она всегда зажимала, а если отвлечешься — то и побольше. Это еще одна национальная особенность узбеков — недодавать сдачу, недовешивать и т. д. Они и в России этим занимаются, и у себя на родине. Поэтому я привык всегда пересчитывать деньги. А то можно и сейчас заплатить в Москве за 15-рублевое пиво 20 рублей, а получить сдачи всего два рубля мелочью. Мелочью — это чтобы труднее было обнаружить мошенничество. Как-то один узбек мне сказал: «Ну и что, что мы сдачу недодаем — каждый крутится как может. Если я за день никого не надурю, то я — не узбек». Неспроста у казахов в ходу поговорка: «С утра до полудня узбек дурит казаха, а после полудня до вечера — самого себя», т. е. своих сородичей…

В семье меня всегда воспитывали в духе интернационализма и уважения к другим народам. В то время я, да и мои родители тоже, еще не понимали, что наше воспитание только на руку националистически воспитанным узбекам, исповедующим принцип: «Все твое — мое, а все мое — тоже мое». Кроме того, я всегда проявлял интерес к другим языкам. Но, как это ни покажется странным узбекского я так и не выучил. На то были довольно веские причины. Во-первых, отсутствие нормальных учебников: если по иностранным языкам всегда можно было купить самоучитель с грампластинками или кассетами, то по узбекскому языку был один или два жалких самоучителя, не переиздававшихся с «нафталиновых» времен. Учить язык по ним было невозможно, так как автор сразу бросал читателя в грамматику и предлагал изучать лексикон, редко используемый в повседневной жизни. Во-вторых, даже используемый в ежедневном обиходе словарный запас учебника резко отличался от разговорного. Например, в учебнике давалось слово «каерда» (где), а на улице надо было спрашивать «каны» — в учебниках и словарях такого слова не было. В-третьих — и это главное — когда русский пытался что-то произнести по-узбекски, узбеки в 99 % случаев начинали в открытую, не стесняясь надсмехаться над его произношением. Конечно, было неприятно испытывать такое к себе отношение и русские опять переходили на русский язык. В то время практически все узбеки знали русский язык хотя бы в малой степени. И над ними, хочу подчеркнуть, никто из нас никогда не смеялся, хотя увидеть узбека, говорящего совсем без акцента, и по сей день трудно. Многие узбеки теперь бахвалятся, что очень хорошо знают русский язык и говорят без акцента. Им бы не кичиться, а благодарить своих терпеливых и заботливых учителей, до которых они сами так и не доросли. Но если быть до конца принципиальным, то говорящих по-русски без акцента молодых узбеков в настоящее время почти что нет. Я с закрытыми глазами в 99 % случаев смогу определить, кто говорит — узбек или русский. Без акцента говорит старшее поколение, которое училось в советских школах у русских преподавателей.

Во времена советской власти русский язык был государственным языком. И учили ему на совесть. В том, что узбеки знали русский язык нужно искать причину в хорошем советском образовании — оно было бесплатным, всеобщим и качественным. А в том, что русские не знали и не знают узбекского языка, хотя очень часто знают иностранные языки, причина одна — узбекам никогда не было выгодно, чтобы мы знали их язык. Во-первых, потому что всегда можно было за спиной говорить гадости о русских, что они и делали. Я немного понимаю узбекскую речь и часто слышал о чем они шепчутся в общественном транспорте, в очереди или в коридоре поликлиники. Во-вторых, всегда можно было попрекать хлебом, что они и делали — хлеб жрешь, а языка не знаешь. В общем-то всех привилегий для себя узбеки только тем и добивались, что громко раскрывали рот о своих якобы ущемленных правах. Вот им эти права и «восстанавливали», за счет отъема значительной части прав у русских. Такова была политика советской власти: заткнуть рты недовольным, а то не дай бог отделятся, воспользовавшись правом наций на самоопределение. Только эта идиотская политика не помогла сохранить страну — они все равно отделились. Проблему надо было решать, а не закапывать голову в песок. А еще лучше — не создавать ее, давая Узбекистану государственность в двадцатые годы прошлого столетия, хотя такого государства отродясь не было, как и узбекской нации. Что-то теперь узбеки сами не дают государственной независимости Каракалпакии, а таджиков и туркмен, являющихся коренными жителями бухарской и самаркандской областей, насильно заставляют записывать своих детей узбеками. Мне могут возразить, что узбекский язык можно было выучить на курсах, но эти курсы стоили немалых денег и для большинства людей были недоступны, да и не давали ничего, кроме «корочки» об их окончании. У нас на работе пригласили преподавателя и он три месяца нас «учил», но так ничему и не научил. По правде сказать, я вообще не знаю ни одного русского, который бы выучил узбекский язык на курсах или по учебникам…

Узбеки всегда распространяли миф о том, что русские в Узбекистане делятся на плохих и хороших. По их мнению плохие — это те, кто не знал узбекского языка, но «ходил по узбекской земле и жрал узбекский хлеб». А хорошие русские, наоборот — узбекский язык знают и безмерно счастливы, если занимают место заместителя у какого-нибудь тупоголового узбека. Самое удивительное, что хлебом попрекали нас не столько «харыпы» (вонючее быдло), как презрительно называли и называют ташкентские узбеки своих собратьев из области, сколько узбекская, с позволения сказать, интеллигенция.