Цвет моего забвения - [51]

Чужая девочка в зеркале обрастает, растрепывается и засаливается. Тени, ползающие по стенам, становятся неотъемлемой частью моего существования, как и незнакомое отражение в зеркале. Ужас и отвращение притупляются, сменяясь смирением. Когда осознаёшь, что выхода действительно нет, ты принимаешь как должное даже самые страшные вещи. И находишь в себе силы мириться с ними.

Полдень. Уроки заканчиваются раньше, чем обычно. Я остаюсь в пустом классе, перечерченном солнечными лучами. Возвращаться домой не хочется: всё равно мать не знает, сколько у меня пар. Может быть, я просижу тут до самого вечера, а может…

— Нетти? — нагретый воздух сотрясает знакомый голос.

— Лекс?!

Предчувствие не обманывает меня. Это он. Робко подходит сзади и садится на соседний ряд, словно боясь испугать. Ставит свою сумку рядом. Это как минимум странно: с тех пор, как я накричала на него, он успешно делал вид, что меня не существует. Мы давненько не разговаривали. Кажется, с того самого дня, как я отогнала его на математике.

Что ему понадобилось теперь?

— Нетти, — проговаривает Лекс, и мне становится жутко. — Я вижу, что с тобой происходит что-то странное. Я давно заметил, но очень боялся спросить тебя.

— Тебя это в-в-волнует? — произношу полушёпотом, и по коже поднимаются мурашки. Кажется, даже волосы становятся дыбом.

— Расскажи мне, — выдавливает он через силу.

Начинаю задыхаться. Металлический обруч стискивает шею. Язык и губы перестают слушаться окончательно, выплёвывая нечленораздельное подобие звуков.

— Н-н-нет. Н-н-ничего н-н-н-е с-с-с-с-с-с…

— Чёрт, Нетти! — Лекс раздосадовано кривится. — Ты стала заикаться и шарахаться ото всех! Ты перестала общаться с нами! Ты съехала по успеваемости! Ты приходишь в школу грязная, заплаканная и растрёпанная! Почему ты пытаешься обмануть меня?! Разве я сделал тебе что-то плохое?!

— Уй-йди! — я снова перехожу на крик. — П-п-прошу т-т-тебя! Т-тебе не должно б-быть дела до м-моей жизни!

— Это всё он?! Новый дружок твоей матери?!

Отточенное лезвие ударяет в самое сердце, и тут меня пробивает на слёзы. Я закрываю лицо руками и вою, как подстреленный волк. Вся грязь, что копилась во мне эти месяцы, пошла горлом. Назревший абсцесс лопнул и выпустил гной. Как во сне я чувствую, что Лекс прижимает меня к себе. Мне страшно, но отталкивать его не хочется.

— Что произошло, Нетти? — спрашивает он, но я уверена, что неясности не осталось.

Неожиданно я понимаю, что мне не страшно. И не стыдно. Я выкладываю всё, едва сдерживая всхлипы. От первой и до последней строчки. Мои плечи ходят ходуном, и Лекс не выпускает меня из объятий. Солнечная дымка затапливает нас, укутывая золотистым покрывалом. Блики превращают слёзы на моих ресницах в бриллианты.

— Ты должна идти в полицию, — говорит Лекс, дослушав.

— И? Ч-ч-чтобы д-досталось П-пегги?

— Его возьмут под стражу, и…

— Ч-что «и»?! — выхожу из себя и, наконец, отталкиваю Лекса. — М-мою информацию б-б-будут п-проверять, а п-пока ничего н-не будет д-доказано, он в-в-возьмётся за П-пегги!

— Так ведь не может продолжаться, Нетти, — Лекс краснеет и отстраняется. — Ты сама понимаешь это. Расскажи хотя бы госпоже Ниядо. Или школьному психологу.

— Они, — я снова захлёбываюсь рыданиями, — они же сразу п-пойдут в п-полицию!

— Нетти, ты должна!

— Н-н-нет! — я сбрасываю со стола сумку. Она хлопается о пол, подняв в воздух столб золотистых пылинок. — Т-так я и з-знала, что т-ты н-ничем п-помочь не сможешь!

— Что же я должен сделать, Нетти?! — кричит Лекс в ответ. Голос его срывается. — Покрывать твоего очередного отчима-педофила, несмотря на совершённые им злодеяния, и вытирать твои слёзы?! Кто знает, сколько у него таких было?! Лучшее, что я могу для тебя сделать — пойти в полицию вместе с тобой!

— Т-ты н-никому н-не расскажешь!

— Нетти!

— П-поклянись, — цежу я сквозь зубы. — Т-ты не обмолвишься об этом, ч-что бы н-ни с-случилось.

— Предлагаешь смотреть, как он медленно тебя убивает?! — Лекс ударяет кулаком по столу.

— У н-нас с т-тобой н-нет выбора.

— Выбор есть всегда! — орёт Лекс. — Всегда!

— Н-не скажешь, — повторяю я, глотая слёзы. — П-поклянись, п-прошу…

Лекс сжимает губы, и щёки его наливаются багрянцем. В ярости схватив свою сумку, он несётся к двери и удаляется, громко её захлопнув. Я остаюсь одна со своими слезами, под коростой болезненных воспоминаний.

Ларсон снова приходит этой ночью. Пока он издевается надо мной, до моих ушей доносятся шаги матери. Она топает по коридору, включает на кухне воду, гремит стаканами… Нет сомнений, что она слышит всё. Только не приходит на помощь, даже не думает. Делает вид, словно ничего необычного не происходит.

— Ненавижу! — кричу я во весь голос. Мне хочется, чтобы мать услышала меня. — Ненавижу! С-с-сдохните!

В голову тут же прилетает затрещина. Ударяюсь затылком о спинку кровати. Кажется, что позвоночник превратился в ломанный зигзаг. В висках звенит, а перед глазами пляшут искры. Но есть и плюсы: Ларсон слазает с меня. Пусть лучше бьёт, чем насилует.

Пусть лучше сдохнет, чем бьёт.

На следующий день госпожа Ниядо оставляет меня после уроков. И то, что она говорит, окончательно убивает во мне веру в людскую порядочность.