Циркач - [41]
Королева осторожно охватила правое запястье спутницы и помогла ей спуститься по лесенке. Тут женщина выпрямилась и подняла голову. Как по мановению волшебной палочки, притихшие крики смолки: лишь тут и там звучали еще иногда сдержанные крики радости, но почти сразу же под вековыми сводами часовни воцарилась почти полная тишина, прерываемая лишь воплями, выражающими печаль, отвращение и сочувствие. О, действительно как ужасно было то, что приходилось теперь созерцать!
Косынка монашеского ордена Сестер Любви почти не скрывала голову женщины, и ее лицо было видно полностью. У меня перехватило дыхание: черты этой худой и еще молодой женщины — ей наверняка было под сорок или чуть за сорок — были действительно ужасающе изуродованы огнем: по линии ото лба и почти до ключиц, и практически полностью на щеках, кожа была изувечена тяжелыми ожогами, оставившими отвратительные шрамы, или зажила только местами. Лицо было — из-за сильно изувеченных носа и ушей — похоже на лицо призрака, вид которого наверняка нагонял бы ужас, если бы среди этого устрашающего разорения не остались нетронутыми изящно очерченные губы, чуть заметно улыбавшиеся, и пара бесконечно нежных и ярко светящихся молодых глаз насыщенного серо-голубого цвета. На какую-то долю секунды, будто случайно, эти глаза заглянули в мои, и я, непонятно отчего, внезапно вздрогнул — не от отвращения, нет, от удивления, парализовавшего меня: неужели я где-то раньше видел эти глаза, эти губы? Но где же?.. На войне?.. На больничной койке?.. В госпитале?..
Но пока у меня не было времени на размышления, потому что в следующий момент Королева с дружелюбной улыбкой подала гостье руку, и вместе они прошествовали к обтянутому дорогой пурпурной тканью возвышению в форме лилии перед алтарем, где торжество вот-вот должно было достигнуть своего пика. Гофмаршал быстро помахал нам, остальным будущим рыцарям, чтобы мы последовали за Ее Милостью, и так получилось — случайно или нет? — что я шел сразу за этой первой парой. Непосредственная близость Королевы, шествующей всего в нескольких шагах впереди, согревала меня и наполняла чувством благодарности, но непонятная сила будто отводила мой взгляд, и я смотрел на ту, что шагала рядом с Ее Милостью: помимо своей воли я все время думал о том, как наши глаза встретились, и у меня закружилась голова, потому что мне показалось, что я ее где-то уже видел… Могла она… быть… много лет назад… учительницей в моем классе… когда-то?.. Нет, это невозможно, она была моложе меня…
Между тем, мы уже дошли до возвышения в другом конце часовни. Королева заняла место на троне — который был украшен бесподобной красоты бирюзой и обтянут сияющим зеленым бархатом, похожим на настоящий мох, слегка светящийся на темном дереве, — после чего будущие рыцари полукругом выстроились у трона. Только для женщины сделали исключение: она села на обтянутое дорогим голубым шелком дворцовое кресло, которое лакей по первому мановению гофмаршала быстро принес и поставил в середине полукруга, почти напротив королевского трона. Удивительно, что и теперь я оказался в непосредственной близости от женщины, которой предстояло стать рыцарем, ибо место, указанное мне, пришлось слева от кресла, прямо рядом с ней.
Началу торжества предшествовала короткая пауза, и женщина, будущий рыцарь, осторожно и скромно оглядывалась вокруг, причем, обернувшись влево и неожиданно подняв глаза, она во второй раз взглянула мне прямо в лицо, теперь совсем вблизи. И снова меня охватила дрожь, причину которой я пытался объяснить вначале тем, что пришлось смотреть на отвратительное уродство, на этот раз с очень близкого расстояния; однако, помимо отвращения, при взгляде на изуродованное навечно лицо этой отважной женщины, я почувствовал еще и глубокую печаль — почему, и сам не мог понять — оттого, что, казалось, тут таится какая-то связь с моей жизнью, моей судьбой.
Торжество продолжалось. Гофмаршал протянул Королеве золотые, щедро украшенные сверкающими аметистами ножны, из которых Ее Милость вынула прекрасный золотой меч с бриллиантовым крестом на конце острия. Стоя с пергаментным свитком в руках за троном Ее Милости, маршал одно за другим оглашал имена рыцарей. Произнеся имя, он опускал свиток и, не говоря ни слова, делал знак молодому красивому трубачу, затянутому в костюм из лиловой кожи, и тот подносил к губам серебряный горн и коротко трубил. По этому сигналу названный рыцарь подходил к трону и преклонял колено, после чего Королева опускала меч плашмя на каждое его плечо и затем прикалывала ему на грудь золотой знак отличия Ордена Вечного Креста, который подавал ей облаченный в красный бархат паж — тот же, что помогал ей выйти из кареты, — протягивая украшенную тяжелым мшистым агатом шкатулку эбенового дерева с дивной резьбой.
Я был предпоследним. Преклонив колено и опустив голову, я услышал, как Королева прошептала:
— Чудесный поэт… Не уезжайте, не предупредив — я хотела бы еще поговорить с вами…
Все рыцари мужского пола уже получили знаки отличия, и стало ясно, что Королева решила удостоить отдельной чести последнего из двенадцати, который одновременно станет первым в стране рыцарем-женщиной.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.
«Рассказ — страниц, скажем, на сорок, — означает для меня сотни четыре листов писанины, сокращений, скомканной бумаги. Собственно, в этом и есть вся литература, все искусство: победить хаос. Взять верх над хаосом и подчинить его себе. Господь создал все из ничего, будучи и в то же время не будучи отрицанием самого себя. Ни изменить этого, ни соучаствовать в этом человек не может. Но он может, словно ангел Господень, обнаружить порядок там, где прежде царила неразбериха, и тем самым явить Господа себе и другим».
Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.
Дебютный роман Влада Ридоша посвящен будням и праздникам рабочих современной России. Автор внимательно, с любовью вглядывается в их бытовое и профессиональное поведение, демонстрирует глубокое знание их смеховой и разговорной культуры, с болью задумывается о перспективах рабочего движения в нашей стране. Книга содержит нецензурную брань.
Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.
Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.