Цимес - [56]
Наташа немного опоздала и сразу кинулась мне на шею — открыто, шумно и смешно.
— Скучал?
Я киваю и вдыхаю ее всю сразу — и ветер, и вечер, и тревогу.
— Что-то случилось, да?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что знаю тебя. Тебе неспокойно, тревожно. В чем дело?
Она кладет голову мне на грудь, прижимается сильно-сильно, как никто больше, и выдыхает:
— Я все рассказала Рите.
— Что — все?
— Все о нас.
И я молчу, молчу, молчу…
— Не молчи, говори, Марик, ну.
— Хорошо. Видишь, солнце заходит.
— При чем тут солнце? Ну заходит, и что?
— Ничего. Зачем ты это сделала?
— Не стерпела. Она вела себя так, будто ты ее собственность. Я разозлилась.
— Ну и что теперь? Тебе стало легче?
— Нет. Оказывается, я ее все-таки люблю.
— Знаешь, оказывается, и я…
— Что?
— И я. Не как тебя, конечно, — по-другому. По-другому…
— Так не бывает. Нельзя любить двоих одновременно. Ни по-другому, никак.
— Ты ужасно умная, Наташа, и ужасно взрослая, я до сих пор не понимаю, как это возможно, но все равно маленькая. Есть вещи, которых ты не знаешь. Запомни: бывает все.
— Это просто слова. Ты тоже запомни: я ни с кем не собираюсь тебя делить. Ты или мой, или…
— Или — что?
— Ничего, просто мой и все. Без или.
Как же я ее выучил. Я вижу ее насквозь, предвкушаю ее хитрости, ее желания и знаю ее тайные мысли. Даже те, что не хочу знать, я знаю тоже. Но, но, но… Она нужна мне, и именно такой — вся, всегда и навсегда. Дело за малым: зафиксировать степень близости — что-то вроде брачного контракта, в котором подробнейшим образом будет указано все: статья, степень вины, срок и все, что полагается. На меня надевают наручники, я оборачиваюсь и все-таки успеваю увидеть ее бледное лицо, красные искусанные губы и глаза, полные слез. Конвой…
— Почему ты молчишь?
— А что я могу сказать? И что ты хочешь услышать? Рита знает, значит, осталось только рассказать твоим родителям. Может быть, кстати, уже… Ну а дальше наряд полиции, следствие, суд и… Конечно, ты будешь меня ждать. Может быть, даже целый год или два. Потом забудешь. Рита погрустит, поплачет и в конце концов начнет писать мне письма просто потому, что у нее доброе сердце. Вернусь я, само собой, к ней — если вернусь. И мы наконец поженимся. Скучно…
— Вот как ты себе это представляешь…
— Я просто проигрываю варианты и выбираю наиболее вероятный, а может быть, даже единственный.
— Все, что тебе надо, это выбрать меня.
— Я сделал это уже так давно. Ты же знаешь.
— Это просто слова и больше ничего.
— Тебе, как всегда, мало?
— Да. Я ведь сказала, что хочу все.
— У тебя, поверь мне, есть гораздо больше, чем все. С самого начала.
Она встает.
— Мне уже пора.
— Да, конечно. Идем.
Наташа хватается за мою руку и держится за нее цепко, как ребенок. У подъезда утыкается мне в грудь, поднимает на меня глаза и спрашивает:
— Ты позвонишь Рите?
— Конечно.
— Прости меня.
— А разве у меня есть выбор?
…Наш поцелуй длится и длится, и нет в нем горечи, словно мне, как и ей, Наташе, еще целых две недели и один день — до восемнадцати лет.
РИТА
Снег согнул бамбук,
Словно мир вокруг него
Перевернулся.
Он позвонил и сказал, что придет через полчаса.
Все на самом деле просто, как обычное уравнение. Не то чтобы мне до сих пор не дает покоя школьный курс математики, а как-то не получается забыть. Я — всегда вычитаемое. Меня вычитают, вычеркивают из жизни в который раз, и именно те, кого я люблю. Неизвестный член уравнения — это Наташа. Потому что, хоть я и знаю ее всю жизнь, оказалось, не знаю совсем. И, наконец, Марк, которого, как корень из числа, уже совершенно ни к чему извлекать из Наташи, да и вообще извлекать, ведь для меня его все равно уже нет, и какое мне дело до всего остального?
Пять лет счастья — это не так уж и мало.
Он нашел меня во мне и раскрыл — как цветок или раковину — до самой перламутровой сути. Он пользовался мной многократно и со вкусом для своего и моего удовольствия — чего же еще? О чем еще может мечтать одинокая учительница английского за сорок, с таким жизненным опытом, как у меня? Наташа права: мы в самом деле все время рассуждаем про любовь и даже вроде бы хотим ее, а сами — боимся ее. Да и как тут не бояться…
Разве можно остановить время?
Чтобы больше никаких «вдруг» и никаких многоточий. Просто поставить точку, и все. Свернуться на диване в позе зародыша, обхватить плюшевого зайца, прижать к животу — не хочу, оставьте меня все… И именно сейчас, когда уже ничего не осталось, вспоминать все самое хорошее, самое дорогое с одной-единственной целью — похоронить…
Звонок обрушился на плечи, как ледяной душ, заставил подняться, подойти к двери, открыть.
— Здравствуй. Можно войти?
— Входи, — отступаю в сторону.
— Прости, я не стал открывать своим ключом.
Пожимаю плечами, поворачиваюсь, иду в комнату. Позади его шаги.
— Рита… Рита, ну подожди же, постой…
Останавливаюсь, поворачиваюсь, поднимаю на него глаза. Жду.
— Нам надо поговорить. Все совсем не так, как кажется, как может показаться, как ты думаешь. Совсем… Ты сможешь понять, я знаю. Только ты и сможешь. Пусть не простить, хотя бы — понять. Ты же меня знаешь, как никто, ты же все помнишь, не можешь не помнить. Я объясню, и ты поймешь, ты должна…
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)