Чжуанцзы - [34]
— [Вы], владыка, исполняли мелодию «Восход солнца» {7} на просторах у озера Дунтин. Я стал ее слушать и сначала испугался, затем предался бездействию, под конец пришел в смятение, взволнованный, молчал и [долго] не мог овладеть собой.
— Ты близок к истине, — ответил Желтый Предок. — Я сложил [эту] мелодию с помощью человеческого, настроил [цинь] с помощью природного, исполнил с помощью обрядов и долга, наполнил ее великой чистотой. [Ведь] настоящая мелодия сначала соответствует людским делам, согласуется с естественными законами, осуществляется с помощью пяти добродетелей, отвечает естественности; затем она приводит к гармонии четыре времени года, к великому единству [всю] тьму {8} вещей. Одно время года сменяется другим и соответственно рождается [вся] тьма вещей, то расцветая, то увядая, с постоянным распределением [дел] гражданских и военных {9}. [Эфир] прозрачный и [эфир] мутный [с помощью сил] жара и холода гармонически соединяются, в потоках света [слышится] их звучание. [Чтобы] насекомые очнулись от спячки, я пробуждаю их раскатами грома {10}. Конец без исхода, начало — без зачина. То смерть, то рождение, то упадок, то подъем — [эти явления] постоянны и бесконечны, но каждый раз неожиданны, поэтому ты и испугался.
Я снова заиграл мелодию, объединяющую [силы] жара и холода, озарил ее сиянием солнца и луны. Звуки то прерывистые, то протяжные, то нежные, то суровые, изменяются [все они] в единстве. В них постоянство, ибо нет главенствующего. В долине — [звуки] наполняют всю долину, в котловине — всю котловину. [Размах] мелодии определяется объемом вещи; прегради [все] щели — и сохранится [ее] сила. Она широка и свободна, название ее высокое и светлое. Поэтому души предков и боги будут держаться во мраке {11}, а солнце и луна, планеты и звезды — продвигаться своим порядком. Я останавливался вместе с теми, у которых есть предел, двигался вместе с теми, которые бесконечны. Я размышлял о них, но не мог их постичь; смотрел на них, но не смог их увидеть; следовал за ними, но не мог их догнать. Бездумно стоял [я] на пути к четырем пустотам, опираясь на высокий платан, и пел. Зрение истощилось в стремлении все увидеть, силы истощились в стремлении все догнать. Я не сумел [всего] достичь, и тело наполнилось пустотой, успокоилось, поэтому-то и [ты] успокоился и предался бездействию.
Я снова заиграл, не ленясь, соединив мелодию с естественной жизнью. [Звуки] следовали беспорядочно, бесформенные, будто в зарослях мелодии леса. Разливаясь широко, но не растягиваясь, сумрачная, смутная, [почти] беззвучная, [она] ниоткуда не исходила, задерживалась в глубокой тьме. Одни называли ее умиранием, другие — рождением; одни — плодом, другие — цветением. В движении, в течении [она] рассеивалась, перемещалась, не придерживаясь постоянного. В мире в ней сомневались, [предоставляя] мудрому [ее] изучать. Мудрый же постигал [ее] природу, а следовал естественности. Творческая сила природы еще не затрагивалась, а [все] пять органов чувств уже наготове. Это и называется естественной мелодией: слов нет, а сердце радуется. Поэтому род Владеющих Огнем {12} ее и [прославил] в гимне {13}.
Ты захотел ее услышать, но не воспринял, а поэтому и пришел в смятение. Мелодию [я] начал со страха, страх и вызывает наваждение. Затем я снова [заиграл] ленивее, [ты] предался бездействию, поэтому [все] и отступило. В заключение же [я] вызвал смятение. От смятения приходят к омрачению, от омрачения — к пути. Путем можно наполниться и с ним пребывать.
[Когда] Конфуций странствовал на Западе в Вэй, Янь Юань задал вопрос наставнику Золотому {14}:
— Что думаете [вы] о поступках учителя?
— [Твой] учитель зашел в тупик. Как жаль! — воскликнул наставник Золотой.
— Почему? — спросил Янь Юань.
— [Пока при обряде] соломенное чучело собаки {15} еще не показывали, — ответил наставник Золотой, — ее укладывают в корзину, покрывают узорчатым платком, а Покойник и жрец, чтоб приблизиться к ней, соблюдают пост. А после обряда, когда это чучело выбросят, прохожие топчут ему голову и спину, солому же просто сжигают, готовя пищу. [Если кто-нибудь] снова подберет [чучело собаки], уложит в корзину, покроет узорчатым платком и, странствуя, будет под ней спать, ему приснится кошмар или [он] засорит себе глаза. Ныне же [твой] учитель опять подбирает залежалые чучела собак [времен] древних царей, сзывает учеников, [с ними] странствует и спит под чучелом. Поэтому-то на него свалили дерево в Сун, [он] заметал следы [при бегстве] из Вэй, терпел бедствие в Шан и Чжоу — разве это не было кошмарным сном? [Он] был осажден между Чэнь и Цай, семь дней [оставался] без горячей пищи, на грани смерти — разве это не было засорением глаз? Ведь по воде лучше всего передвигаться в лодке, а по суше — в повозке. В лодке можно передвигаться по воде, но толкать лодку по суше {16} не значит ли за всю жизнь не сделать ни шага? Разве древность не отличается от нашего времени, как вода от суши? Разве чжоуские порядки не отличаются от луских, как лодка от повозки? Применять ныне в Лу чжоуские порядки — не то же ли, что толкать лодку по суху? Утомительно и бесполезно, да и для здоровья вредно. Конфуций не ведает, что движение безгранично, что, соответствуя вещам [все развитие] бесконечно. Разве ты не видел [колодезного] журавля? Черпаешь [воду] — нагибается, отпустишь — поднимается. Ведь человек его нагибает, а не [он] нагибает человека. Поэтому его поклоны не могут обидеть людей. [Так же и] обряды и долг, законы и меры [времен] трех владык и пяти предков уважали не за то, [что] они были одинаковыми, а за то, что отвечали порядку. Поэтому сравнивать обряды и долг, законы и меры [времен] трех владык и пяти предков то же, что уподоблять [друг другу] резань и грушу, мандарин и помелон: [хотя] все они съедобны, но вкус у всех различный. Так же и обряды, долг, законы, меры изменяются в соответствии с временем. [Если же] ныне оденем обезьяну в платье Чжоу гуна
Слово «Дао» лучше всего переводить как Путь. Его следует считать первым принципом, откуда всё исходит и куда всё возвращается.В наше время на Западе очень многие люди обращаются к учениям древнекитайских мудрецов, чтобы получить ответы, которые они не могут отыскать в своей культуре. Тем, кто ступил на путь духовного развития, недостает попутчика. Книга «Даосские чтения: изречения древнекитайских мудрецов» станет для вас замечательным товарищем на пути самопознания. Она откроет вам высоту и глубину духовной жизни.В этой книге вы познакомитесь с глубокими и загадочными изречениями Лао-Цзы, ироничными остротами Чжуан-Цзы, духовными поисками Ли-Цзы и Ян-Чу, деликатной мудростью Конфуция и Менг-Цзы.
Книга содержит полный перевод одного из важнейших даосских канонов и замечательных памятников мировой философской мысли — «Чжуан-цзы». Перевод выполнен известным русским китаеведом В. В. Малявиным и учитывает новейшие достижения мировой синологии в области исследования даосский текстов.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.