Чжуан-цзы - [7]

Шрифт
Интервал

Разумеется, намечаемый здесь подход к Чжуан-цзы нужно отличать от встречающихся в литературе попыток истолковать даосизм в таких расплывчатых категориях, как «жизненная позиция», «склад ума», «умонастроение» и т. п., - попыток, рожденных, в сущности, стремлением избежать уже известных нам трудностей анализа творчества даосского философа. Еще чаще европейские, да и современные китайские авторы, прошедшие школу западной философии, стараются целиком перевести взгляды Чжуан-цзы в ее термины. Нередко они пытаются воссоздать философский синтез даосизма, и движут ими не только школьные привычки. Требование «знать» заключено в самом сердце европейской мысли – именно оно соединяет столь несоединимые в остальном Афины и Иерусалим. Логическая всеобщность законов разума всегда считалась на Западе прообразом подлинного бытия, и редко кто из творцов ее классической философской традиции допускал, что мыслитель может пренебречь концептуальным совершенством и воспринимать реальность чисто ситуативно, без «почему» и «зачем» – как поэт, который, говоря об уникальном, вскрывает безусловное единство вещей.

Даже беглого знакомства с западной литературой о Чжуан-цзы достаточно для того, чтобы увидеть ее предвзятость в отношении даосского философа. Мы найдем в ней немало рассуждений о «Едином» и «Абсолюте», но не встретим достойной оценки того факта, что в основе даосского миросозерцания лежит все-таки категория «превращения». (Да и что такое, в самом деле, «философия превращения всего во все»? Что-то вроде Овидиевых «Метаморфоз» – чтение странное и наивное.) Западные авторы охотно говорят о понятии «истинно-сущего» в даосизме, но не желают замечать, что реальность в даосской мысли понимается именно как предел всякой сущности, в том числе, разумеется, и «истинно-сущего». Западные исследователи в духе требований классической эстетики упорно разыскивают аллегорический, сугубо инструментальный смысл образов Чжуан-цзы, отворачиваясь от того очевидного обстоятельства, что эти образы довлеют себе и, по признанию самих даосов, заслуживают лишь прозвища нелепицы.

Должны ли мы подозревать даосов в лукавстве, когда они заявляют, что их правда проще всяких слов о ней и всякая попытка «вывести» истину тщетна и даже чревата духовной смертью? И если даосские мудрецы действительно хотели сказать то, что находят в их книгах рационально мыслящие систематизаторы, то почему они выражались так «иносказательно»? Думается, единственно серьезный подход к наследию Чжуан-цзы состоит в том, чтобы принимать его таким, каково оно есть, и стремиться искать истину, о которой говорит Чжуан-цзы, в обыденном, для каждого открытом и каждому внятном – или невнятном – смысле его речей.

Если говорить шире, измерение даосской традиции европейским аршином кажется не слишком плодотворным занятием, даром что оно обещает удобный и короткий (даже заранее известный) путь к мудрости даосов. Собственно, в самом инструментарии подобного изучения нет ничего предосудительного. Но наша задача должна состоять, очевидно, не в том, чтобы удостовериться в наличии или отсутствии у Чжуан-цзы тех или иных видов знания, различаемых в современном мире, а в том, чтобы осознать сами условия его философствования. Легко показать, что эти условия специфичны в каждой культурной традиции, что в истории человечества в противоположность тому, что до последнего времени думала о себе европейская философия, не существует ни универсальной точки отсчета мысли, ни универсальных принципов философии. Неудобно даже напоминать о том, что европейские, китайские или индийские понятия никогда не являются эквивалентами и не имеют общей системы, координат. Между тем нет более распространенной и более незаметной ошибки, чем отвернуться от неизвестного, назвав его известным словом. Слишком часто за маской «объективности» европейцев, изучавших чужие традиции мысли, скрывалось нежелание видеть в этих традициях равного партнера в философском диалоге, отношение к ним как пассивному «объекту исследования», годному только на то, чтобы лишний раз подтвердить их собственные представления, или, наконец, сугубо музейное любование ими. Слишком долго Запад был занят «демистификацией» чужих культур. Никогда не будет поздно посмотреть, не сможет ли изучение этих культур послужить демистификации самого Запада.

Очевидно, что изучение философских традиций чужих культур должно охватывать весь их антропологический контекст. Во многих отношениях ему суждено быть одновременно противоположностью философии в узком (традиционном) смысле слова и дополнением к ней, ибо ее предмет есть как раз то; что прежде оставалось за рамками философской рефлексии. Вместо рассмотрения внутренних законов мысли антропологически мыслящий философ обращается к предшествующей пониманию реальности, его призвание – вслушиваться в беззвучные шаги идей. Вместо того чтобы конструировать «систему философии», претендующую на универсальность, но никогда не оправдывающую этой претензии, он изучает соотношения мысли и немыслимого, присутствие предыстории мысли в ее истории – формы, которые свидетельствуют о единстве человека более широком и безусловном, чем отвлеченные представления об общности человеческого мышления и природы.


Еще от автора Владимир Вячеславович Малявин
Конфуций

Автор предлагает оригинальный взгляд на жизнь и творчество Конфуция, что позволяет значительно полнее раскрыть причину необычайной жизненности наследия великого учителя Китая. Биограф внимательно прослеживает весь творческий и жизненный путь Конфуция, уделяя особое внимание созданному им философскому, этическому и социальному учению, а также тому, как это учение непосредственно воплощалось в жизни и государственной службе самого философа. Учитывая популярный жанр данной биографии, следует отметить два обстоятельства: во-первых, в книге отражены все основные сведения о жизни и взглядах Конфуция и, во-вторых, решительно все высказываемые в ней суждения о китайской культуре в целом и учении Конфуция в частности могут быть подтверждены многочисленными свидетельствами китайских источников.Основные разделы книги: «Пролог.


Тайный канон Китая

С древности в Китае существовала утонченная стратегия коммуникации и противоборства, которая давала возможность тем, кто ею овладел, успешно манипулировать окружающими людьми — партнерами, подчиненными, начальниками.Эта хитрая наука держалась в тайне и малоизвестна даже в самом Китае. Теперь русский читатель может ознакомиться с ней в заново исправленных переводах одного из ведущих отечественных китаеведов. В. В. Малявин представляет здесь три классических произведения из области китайской стратегии: древний трактат «Гуй Гу-цзы», знаменитый сборник «Тридцать шесть стратагем» и трактат Цзхе Сюаня «Сто глав военного канона».Эти сочинения — незаменимое подспорье в практической деятельности не только государственных служащих, военных и деловых людей, но и всех, кто ценит практическую ценность восточной мудрости и хочет знать надежные способы достижения жизненного успеха.


Антология даосской философии

Эта книга — первый не только в нашей стране, но и в мире опыт издания антологии даосизма. Лучший способ понять, что такое даосизм — научиться ценить в жизни не умное, даже не доброе, а просто долговечное, неумирающее, что бы то ни было. Даос живет тем, что живо во веки; он живет самым надежным — капиталом духа. Правда Дао — это то, что дается нам прежде, чем мы познаем самих себя, и она есть то, что перейдет от нас к будущим поколениям после того, как мы уйдем.


Великое учение

Конфуций жил две с половиной тысячи лет тому назад. Он не совершил гениальных открытий, но имя его стало подлинным символом народной мудрости, а слава о нем облетела весь мир и не меркнет до сих пор. В чем же секрет наследия Конфуция? Он был Учителем человечности в человеке. Начни исправлять мир с самого себя; прежде чем поучать других, позаботься о собственном совершенствовании, стань творцом культуры – вот главный завет философа. Он говорил, что самообладание, здравый смысл, скромность и усердие способны привести любого человека к вершинам мудрости, сделать его хозяином собственной судьбы.


Тайцзицюань: классические тексты, принципы, мастерство

Книга содержит систематическое изложение принципов и практических приемов боевой и оздоровительной гимнастики тайцзицюань, сложившейся в русле китайского даосизма. Она включает в себя комментированный перевод корпуса классических текстов тайцзицюань, в большинстве своем ранее недоступных русскому читателю. Книга обращена к широкому кругу читателей, интересующихся традициями духовного совершенствования на Востоке.


Я знаю, что ничего не знаю

Греческий мыслитель Сократ был на восемьдесят лет моложе китайского философа Конфуция, но тем не менее они принадлежали одной эпохе, которую принято называть «осевым временем»: временем поиска смысла жизни, появления новых представлений о справедливости, правде и спасении. Они оба были педагогами, оба учили современников обращать внимание не на частности жизни, а на общие идеи и правила, не навязывали своего мнения, стараясь пробудить в человеке его собственное. При этом Конфуций и Сократ шли разными путями: первый оглядывался на историю и во всем хотел видеть гармонию, такую свойственную китайскому менталитету, а второй искал истину в логике и верности суждений. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Рекомендуем почитать
Кондильяк

Книга посвящена жизни и творчеству видного французского философа-просветителя Э. Б. де Кондильяка, представителя ранней, деистической формы французского материализма. Сенсуализм Кондильяка и его борьба против идеалистической метафизики XVII в. оказали непосредственное влияние на развитие французского материализма.Для широкого круга.


Война и Церковь

«…У духовных писателей вы можете прочесть похвальные статьи героям, умирающим на поле брани. Но сами по себе «похвалы» ещё не есть доказательства. И сколько бы таких похвал ни писалось – вопрос о христианском отношении к войне по существу остаётся нерешенным. Великий философ русской земли Владимир Соловьёв писал о смысле войны, но многие ли средние интеллигенты, не говоря уж о людях малообразованных, читали его нравственную философию…».


Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.


Аристотелевская физика в афинском неоплатонизме

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чувства и вещи

Писатель Евг. Богат рассказывает о мыслях и чувствах рабочих и инженеров, создающих «думающие» машины, о том, как отражается соприкосновение с «чудом» — новейшей техникой на внутреннем мире нашего современника. Достижения научно-технической революции в условиях социалистического общества обогащают личность, способствуют гармоническому ее развитию.Книга «Чувства и вещи» воюет с мещанско-потребительским отношением к жизни, зовет к углубленному пониманию моральной ответственности перед обществом.


Разрушающий и созидающий миры

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.