Чужой для всех. Книга 1. - [9]

По велению времени, по настоянию отца, тот был военным врачом, он стал офицером "Панцерваффе", но не убийцей...

— Будут еще указания, господин гауптман?— обратился к Ольбрихту командир мотоэкипажа.

— Что? ...

— Укажите путь следования, господин гауптман.

— Да, да.... Вперед гефрайтер, — Ольбрихт указал в сторону поселка, выбросил сломанный прут.

Через пять минут подъехал "Кубельваген". Адъютант выскочил и открыл ему дверь.

— Где унтер-фельдфебель Ланке?— бросил Ольбрихт.

— Ему оказана помощь,господин гауптман. Он в бронеавтомобиле.

— Хорошо Риккерт, садимся. Брайнер, поехали.

Не успели тронуться, как в поселке началась стрельба. Вначале раздался одиночный выстрел, затем зашелестел пулемет. Ему вдогонку несколько винтовочных выстрелов и все стихло.

Вездеход остановился. Ольбрихт три раза махнул вперед поднятой правой рукой следовавшему за ними бронеавтомобилю, а за тем на незначительном расстоянии от него проследовал к месту короткого боя.

Вскоре все прояснилось. Командиру разведбатальона пришлось лично вмешаться в разбирательство происшествия. Он один среди своих подчиненных знал русский, а с недавнего времени и английский языки.

Когда Ольбрихт подъехал к эскорту, то увидел среди своих солдат несколько русских полицейских. Один из них был тяжело ранен и стонал. Он лежал на земле, держась за левый бок. Рука полицейского была в крови, лицо бледное, испуганное. Второй полицейский, видимо главный, крепко держал за руку светловолосого мальчика — подростка лет двенадцати, измазанного в сажу и грязь. Мальчик выворачивался, пытаясь убежать. Полицейский что-то резко и страстно объяснял командиру взвода.

— Всем молчать! — громко приказал Ольбрихт и, когда наступила тишина, обратился к командиру взвода: — Что произошло, штабс-фельдфебель Шток?

— Партизана поймали, господин гауптман.

— Партизана? Это что, он?— капитан удивленно указал пальцем на мальчика.

— Да, господин гауптман.

— Кто стрелял? Где карабин?

— Стрелял гросфатер мальчика. Он убит, лежит за печной трубой.

Ольбрихт осмотрелся кругом и ужаснулся видом спаленного поселка. Все деревянные строения были сожжены. Кое где еще стелился дым от тлевших головешек. По обе стороны проселочной дороги среди пепелищ, как седые воины, скорбно и одиноко стояли печные трубы. Смрад и пепел разносился порывами ветра во все стороны. Стояла мертвая и необыкновенно гнетущая тишина. Изредка кричало воронье, радостно ковыряясь в остывшей золе.

Ольбрихт сурово посмотрел на полицейских. Он знал, это их рук дело.

— Что сделал плохого этот мальчик? — капитан требовательно с акцентом по-русски обратился к полицейскому.

Главный полицейский закрутился как уж на сковородке, но руку мальчика не отпустил.

— Так он... юде, пан офицер.

— Юде?— Ольбрихт взял мальчика за подбородок и внимательно всмотрелся в лицо. Русоволосое, в веснушках, грязное, заплаканное лицо малолетки выражало протест и жалость, было явно славянской внешности. Мальчик вспыхнул от радости, поняв, что немец не злой и говорит по-руски. Он запинаясь стал ему жаловаться:

— Дедушка не стрелял бы в этих гадов. Они мамку насильничали, а потом убили.... Они мамку убили.... Сестричку то же насильничали, — мальчик зашмыгал носом, но через мгновение с ненавистью посмотрел на полицейского и крикнул:— Я все равно убью этих гадов!— и сильно дернув руку, вырвался. Но тут же был перехвачен другим полицейским.

Ольбрихт оторопел от услышанного признания малолетнего ребенка. Он понял что произошло. Руки в перчатках моментально напряглись. Он, не думая о последствиях спонтанно принятого решения, хотел, было, боксерским ударом "Хук справа" отправить полицейского главаря в нокаут. Но, неожиданно для себя, резко оттолкнулся левой ногой от земли и с разворотом тела на 180 градусов, словно из мортиры выбросил правую ногу по диагонали вверх, с одновременным выдохом "Ха!". Раздался ужасный хруст перебитой челюсти. Полицейский главарь с диким воем, пролетев несколько метров, грузно опустился на землю.

— Учись, капитан, пока я с тобой!— молнией пронеслась чужая мысль в голове Ольбрихта.

Рядом стоящие полицейские, от удивления замерли, открыв рты, но через несколько секунд схватились за карабины и сразу их опустили. На них в упор смотрели стволы двух "шмайсеров" командира взвода и водителя Брайнера. Те без промедления среагировали на инцидент и клацнули затворами автоматов. К спинам полицейских подкатил, урча "Цундап". Пулеметчик резко крикнул: — Стой! Руки вверх!

Ольбрихт был в бешенстве. Он понял, что проявил несдержанность, да еще в каком виде? Так нельзя было поступать. Но услышанные признания от ребенка его поразили:

-Полицейские свиньи! — крикнул он в сторону полицейских, не отреагировав на внутренний голос, который похвалил его за прекрасную физическую форму. — Сброд бандитов и насильников,— не унимался Франц, — именно за таких вояк.... Ты понимаешь, Карл,— он уже обратился к подошедшему адъютанту, который еще не понял причину взрыва своего командира.— Они мало того что сожгли дом этого мальчика, так еще изнасиловали мать и сестру. Как можно такое допускать? Именно за таких вояк, Карл крестьяне пошли в лес, в партизаны. Мы же принесли им просвещение. Дали землю. Разрешили свободную торговлю в зонах оккупации. А эти свиньи все гадят.