Чужой для всех. Книга 1. - [8]

-Коммандос, не раскисай! — вдруг раздался насмешливый, внутренний голос, исходящий, как ему показалось, из правой стороны черепа. — Нас ждут большие дела!

— Опять, ты? — скривился как от зубной боли Ольбрихт и хлестко рубанул березовым прутком по молодой поросли кустарника. — И зачем ты свалился на мою голову? Без тебя было тоскливо, но не тошно. А с тобой? — Франц оглянулся по сторонам, не услышал ли случайно его бормотание адъютант. Но того еще не было. — Дай вздохнуть свежего воздуха перед боем и помечтать в окружении этой сиюминутной красоты.

— Вздохнуть — дам, а расслабляться — нет, капитан. К генералу едем. Ты понимаешь, во что мы втягиваемся? На карту поставлена целостность всей группы армий Центр, а может и всей нации. А ты о блондинке вспомнил.

— Блондинке? Какой блондинке? — Франц резко остановился, упершись в ствол молодой березы и с замиранием сердца, напрягая слух, стал прислушиваться, что еще скажет внутренний голос...

Вот уже два месяца не давал ему покоя этот голос: сильный, уверенный, поселившийся в голове после контузии в период ожесточенных зимних боев под Рогачевом. Он постоянно напоминал о себе, подсказывал ему в трудных ситуациях, руководил им, изменял его собственное я.

К удивлению врачей, Франц, находясь в госпитале, быстро поправился и, несмотря на их протесты и недоумения по случаю отказа поехать в отпуск, попросился вновь в свою дивизию. Выйдя из госпиталя, он понял, что стал другим. Стал более ловким, более изощренным, более опытным, практически неуязвимым профи. И все благодаря какой-то силе вселившейся в него и разговаривавшей с ним этим насмешливо-требовательным баритоном.

Внутренне сопротивляясь, он ежедневно, по утрам, стал изматывать себя необычными упражнениями на выносливость и растяжку связок. А позже, ввел их в боевую подготовку батальона, чем вызвал нескрываемое удивление офицеров и солдат. Его еще больше ошеломили новые взгляды по поводу ведения войны с русскими, новые оценки происходящих исторических событий, познания в области военной техники, тактики боевого применения оружия.

Это внезапное, свалившееся после контузии, состояние, угнетало Франца, но и одновременно возносило его дух до невероятной высоты, концентрировало знания, силу и волю в единое целое, но и требовало от него постоянного самоконтроля. Иначе можно было помешаться от полученной информации. Что делать с ней, как подать ее командованию, чтобы не выглядеть безумцем, он пока не знал. Со временем Франц стал привыкать к своему новому "Я". Если внутренний голос молчал, то ему все чаще казалось, что это уже он, а не "некто" сидящий в нем, такой умный, умелый и опытный.

-Господин гауптман! Господин гауптман! — неожиданно раздался голос адъютанта из-за кустов. Тот спешно двигался к нему, отодвигая сучья руками.

— Что случилось, Карл? — недовольно отозвался Ольбрихт, прервав внутренние размышления.

— С нами связался майор Рэмек. Он интересовался, будете ли вы вовремя у командира корпуса. Что ответить?

— Думаю, Риккерт, вы не сказали ему о нашей прогулке в лесу, — сдержанно отозвался Ольбрихт.

— Я подумал, что это лишнее.

— Вы иногда правильно думаете, Риккерт. Передайте майору, что мы движемся по графику.

— Слушаюсь, господин гауптман. Вас сопровождать?

— Нет. Возвращайтесь к бронеавтомобилю и поторопите Брайнера.

Ольбрихт вновь попытался возобновить воспоминания о жарком лете 41 года. Но воспоминания не шли. Раздосадованный этим он ускорил шаг и, выйдя из леса, направился к поселку. Дорога действительно пошла лучше, ровная, укатанная, практически без колеи.

К нему моментально, на малых оборотах, басовито урча, подкатил "Цундап". Из люльки быстро вылез пулеметчик и предложил место командиру.

— Спасибо, гефрайтер. Продолжайте движение. Меня догонит вездеход.

Гефрайтер! — вновь обратился к пулеметчику Ольбрихт, увидев задымленный поселок.— Что там за дым?

— Поселок сожжен дотла, господин гауптман. Прифронтовая зона. Догорают головешки.

Мужественное волевое лицо разведчика дернулось и исказилось гримасой недовольства. Глубокий шрам от касательного осколочного ранения, шедший от правого уха к шее, моментально побагровел. Рука, державшая засохший прут, непроизвольно сжалась и сломала его.

Ольбрихт знал о приказе командующего армией, об интернировании местного населения и подготовки прифронтовой зоны в случае отступления. И знал что это такое. Но он всегда тяжело переносил массовое уничтожение деревень и угон гражданского населения как скота на бойню. Такая жестокость была крайне ему неприятна. Он за молодую двадцати шестилетнюю жизнь так и не свыкся с теорией культа войны, насилия и превосходства германской расы. Ему претили идеи, исходившие из книг самого популярного в то время писателя Эвальда Банзе, которым зачитывался "гитлерюгенд". В их основе лежало сражение ради самого сражения, а не просто защита своего дома, очага. Предлагалось жить, чтобы сражаться, а не наоборот, сражаться, чтобы жить.

Он не был подлинным представителем нордической аристократии Рейха.

Он не был в душе наци.

Идеологический прессинг, опирающийся на цитату фюрера, которую каждый юноша должен был знать наизусть: "Необычайно активная, властная, жестокая молодежь — вот что я оставлю после себя. В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир... Молодежь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть ни слабости, ни нежности. Я хочу видеть в ее взоре блеск хищного зверя" не оставил в сердце 18 летнего фаненюнкера военного училища должного следа.