Чужое оружие - [37]

+

?

1. Почему все-таки у нее ключ от дома Лагуты?

2. В какой степени это связано с убийством?

3. Что объединяло Ганну Кульбачку с Петром Лагутой?

4. Не могла ли возникнуть у них восьмого июля ссора? На почве чего?

5. Какой у нее характер? Не ревнива ли?

6. Какие были отношения с Марией Чепиковой?

Написав это, Коваль задумался. Собственно, ничего нового тут не было. Были плюсы и минусы, касающиеся личности и поведения Чепикова, были вопросы, какие он собирался уточнить, беседуя с Ганной и вербивчанами. Ответа же на главный вопрос записи, однако, не давали и поэтому Коваля не удовлетворили.

Дмитрий Иванович понимал, что, изучая трагедию в Вербивке, нельзя ограничиться собиранием вещественных доказательств. Дело куда сложнее, кровь двух людей пролилась не случайно, и вполне возможно, что тяжкое преступление было кульминацией каких-то глубинных страстей, которые долго кипели в душах людей.

А как изучить эти страсти, когда главных действующих лиц, не считая Чепикова и Кульбачки, уже нет?

И тогда Коваль подумал, что ему придется говорить с Марией Чепиковой и с Лагутой как с живыми, надеясь, что они подскажут ему скрытые их гибелью тайны.

Он взял новый лист, расчертил его и размашисто написал:

ЛАГУТА

–

?

1. Что за человек Лагута? О нем по-разному говорят Чепиков, Степанида Клименко и Ганна Кульбачка. Еще раз расспросить вербивчан.

2. Почему Лагута приваживает к себе Марию?

3. Какие у него с ней взаимоотношения? Как развиваются?

4. Почему он такой нелюдимый? Почему не имеет семьи?

5. Что связывает Лагуту с Ганной Кульбачкой?

МАРИЯ

–

?

1. Почему Мария тянется к Лагуте?

2. Были ли основания у Ивана Чепикова ревновать ее?

3. Какую роль сыграла Степанида Яковлевна в связях дочери с соседом?

4. Какие были взаимоотношения Марии с Ганной Кульбачкой?

Коваль еще раз пересмотрел свои записи: Лагута, Мария… Заполнена только колонка со знаком вопроса.

Коваль пытался представить себе Марию — мягкую, ласковую, немного неловкую в движениях, с хорошеньким бледным лицом, на котором светились большие серые глаза.

Дмитрий Иванович отодвинул исписанные листки и поднялся со стула. Постояв возле стола, начал широкими шагами мерить гостиничную комнатку, едва не наталкиваясь на стены.

Так он ходил долго, в тяжелых раздумьях, шепотом разговаривая с собой, рассматривая свои руки, словно на них были написаны ответы.

Мария не вставала перед его мысленным взором. Вместо нее возникала невысокая, не бросающаяся в глаза, скромная, похожая на невзрачную птичку Ганна Кульбачка.

«Неужели, — говорил сам себе Коваль, — все-таки Ганна Кульбачка?.. Капитан крепко взялся за нее, и последнее доказательство у него довольно веское…»

«Черт возьми, Юрий Иванович во многом прав!» — была следующая мысль подполковника.

«Кульбачка встречалась с Лагутой, была любовницей, замуж за него собиралась».

«Почему не вышла? После смерти мужа Ганна стала свободной и могла оформить свои отношения с Лагутой законным путем. Что помешало? А может, кто помешал?»

«Итак, во-первых…» — повторил Коваль задумчиво. Он подошел к стене, провел по ней пальцами, вытер с них побелку и, казалось, вдруг нашел удовлетворительный ответ.

«Не прошло года после смерти мужа. Естественно, траур… Ведь они люди верующие или, может, только делают вид, что такие…»

«Может, Лагута не захотел? А почему бы ему не хотеть?»

«Партия для Лагуты была подходящая, да и привык он к Ганне — сколько лет хозяйничала в доме, хотя и тайком от людей. И деньги у него прятала. У Бреуса есть основание утверждать, что изъятые у Лагуты ценности и деньги принадлежат Ганне. Капитан вообще как человек местный хорошо знает здесь каждого».

«Лагута и Кульбачка вместе и богу молились, и дела творили… Петро Лагута был ей, очевидно, не меньше нужен и дорог, чем Ивану Чепикову Мария».

«Так кто же помешал Ганне Кульбачке окончательно сойтись с Лагутой? Уж не Мария ли?.. А впрочем…»

Упрямо меряя шагами комнатку и продолжая вытирать с пальцев остатки мела, подполковник напряженно думал.

«Почему считаем, что Иван Чепиков мог застрелить свою жену и Петра Лагуту из ревности, и почему не можем допустить, что так же вероятна и ревность Ганны Кульбачки? Разве она не могла убить своего фактического мужа Лагуту и его любовницу Марию, которая встала на ее пути?..»

Категоричность этого вывода поразила Коваля. Он остановился среди комнаты и пробормотал: «Честное слово, в этом что-то есть!»

Потом подошел к открытому окну, которое выходило в маленький гостиничный дворик, лишенный зелени и раскаленный за день солнцем, прижался лбом к теплой деревянной раме.

«В этом что-то есть, что-то есть…» — повторил он негромко.

Усилием воли удерживал в себе эту мысль, чтобы обдумать ее со всех сторон.

Он возвратился к столу, налил из графина воды и залпом выпил.

Во дворе загоготали испуганные кем-то гуси.

«Почему не допустить, что это так же правдоподобно, как и версия о Чепикове?»

Он выглянул в окно, но ничего интересного не увидел. Нужно было дать укрепиться этой мысли, и Коваль стал размышлять дальше.

«Если сравнить обе версии… Первая: убийца — Чепиков, выстроенная на ряде косвенных доказательств, часть из которых могут восприниматься как прямые: на одежде и руках — кровь убитых, пойман на месте преступления, нет алиби. Но Кульбачка тоже не имеет алиби. Чтобы выстрелить в человека, не обязательно подходить к жертве и пачкать свою одежду ее кровью. Кстати, это соображение работает и в пользу Чепикова».