Чужое оружие - [35]

— Вместо того чтобы быстрее закончить это дело, уложиться в сроки, вы ищете себе работу там, где не нужно, и стараетесь всех запутать.

Смуглое лицо капитана побледнело. Между тем Бреус отличался среди сотрудников не только выдержкой, но и упрямым характером. Если считал себя правым, то повлиять на него и заставить действовать иначе мог только строгий приказ.

В данном случае о приказе не могло быть и речи, каждому участнику оперативной группы разрешалось иметь свою точку зрения до тех пор, пока под действием фактов и доказательств не вырабатывалось окончательное мнение, — и капитан Бреус не сдавался.

Они совещались в кабинете начальника милиции втроем: майор Литвин, Бреус и подполковник Коваль. Оперативка в узком составе должна была подытожить некоторые выводы в деле об убийстве.

Начальник милиции, собирая совещание, считал, что пора решить вопрос о передаче дела следственным органам прокуратуры. По его мнению, доказательств прямых и косвенных, которые свидетельствуют, что преступником является муж убитой — Иван Чепиков, — собрано достаточно. Сколько уже бились над тем, чтобы Чепиков дополнил эти доказательства своим признанием. Но он упирается. В конце концов не это решает судьбу обвинительного заключения. Если бы от признания зависело привлечение преступника к судебной ответственности, то сколько бы из них избежало законного наказания!

Капитан Бреус тоже был согласен: доказательств против Чепикова собрано немало, да и собирал их он сам. Начальник уголовного розыска не зачеркивал свою работу, но давал возможность сохраниться в глубине души и сомнению. Когда его спрашивали, на сто ли процентов он убежден, что убийцей является Иван Чепиков и другие версии исключаются, он отвечал отрицательно. После того как нашел у Ганны Кульбачки искусно выпиленный ключ от замка Лагуты, все и завертелось: ночной взлом, глина на туфлях, полупризнание Кульбачки. Можно ли с этим не считаться?

А сегодня капитан получил протокол экспертизы следов около крыльца Лагуты, отпечатки которых он снял сразу после убийства. В протоколе черным по белому было написано, что это следы туфель, в которых Ганна Кульбачка на четвертый день после случившегося лазила в дом убитого и которые Бреус обнаружил в ларьке.

В ответ на возмущение начальника милиции Бреус повторил вслух свою мысль:

— Можно ли так просто отбросить Кульбачку, у которой нашли ключ Лагуты? Отбросить ее ночное проникновение в дом убитого, отсутствие алиби, забыть о ее странных отношениях с Лагутой? Возможно, здесь была ревность, такая же, как у Ивана Чепикова. И наконец, следы во дворе Лагуты. Они могли быть оставлены в тот вечер, когда произошло убийство?

Говоря это, Бреус время от времени посматривал на Коваля, который одинаково внимательно слушал обоих. Дмитрий Иванович умел слушать не перебивая.

— И еще один вопрос волнует меня со времени обыска, — добавил капитан, — полное отсутствие денег и ценностей у Кульбачки. В течение многих лет она работала нечестно, нарушала правила торговли, спекулировала и, естественно, обогащалась. Ее не раз наказывали, но она находила покровителей, и только теперь удалось привлечь ее к ответственности. А деньги где?

— Ну, знаете! — вскинулся майор Литвин. — Нас это сейчас не интересует, потому что никакого отношения к делу об убийстве не имеет. А то, что следы Кульбачки обнаружены во дворе Лагуты, так она чуть ли не каждую ночь к нему бегала. Следы ничего не доказывают.

— А деньги? — не желая спорить с майором о следах, продолжал капитан. — Таинственное исчезновение их? Уже выяснено, что у Ганки с Лагутой была любовь. И они собирались после смерти Ганкиного мужа отсюда уехать. Лагута доверил ей ключ от дома, а он был не из тех, чтобы каждому встречному ключи отдавать. Вполне допускаю, что деньги и золото, которые мы изъяли при обыске у Лагуты, принадлежали не ему, а Кульбачке, и она, естественно, хотела вернуть их себе…

— На огороде бузина, а в Киеве дядька… — бросил майор. — И Лагута был не из бедных, — добавил уже тише, вспомнив о присутствии Коваля.

— Но такая крупная сумма! — не сдавался Бреус. — Откуда? Разве что ограбил кого? Работал мало, больше баклуши бил. Конечно, допустима и ваша мысль, но как тогда объяснить, зачем Кульбачка ночью полезла в чужую хату? Я думаю, что ей не просто было решиться на такой шаг. Надеялась, что мы не нашли тайник с ценностями. Только это подогревало ее, а не любовные письма, в чем она старается убедить нас.

При последних словах Бреуса Коваль оживился и кивнул, то ли одобряя слова капитана, то ли отвечая каким-то своим мыслям.

— Мое дело было доложить, — скромно закончил начальник уголовного розыска.

Он не сказал, но и без слов угадывалось, что подразумевалось под этим: мол, думайте сами, на то вы и старшие товарищи.

Бреус не курил и не мог, как другие, заполнить паузу крепкой затяжкой дыма. Он успокаивался, легонько постукивая тупым концом карандаша по столу, рассматривал старую подставку для бумаги на столе майора, пуговицы на форменном кителе подполковника, грани карандаша.

Дмитрий Иванович Коваль не вступал сейчас в дискуссию, но и он не меньше Литвина или Бреуса желал скорее размотать этот клубок, который вдруг начал еще больше запутываться. Уже дважды звонил из Киева полковник Непийвода, интересовался, как идут дела. Звонили из областного управления, напоминали, возможно деликатнее, чем начальнику райотдела, о сроках. Торопила и прокуратура. Но он все равно считал, что спешить нельзя, ведь если резко потянуть за обрывок нитки, который начал выпутываться из клубка, он тут же оборвется.