Чужие ошибки или рассказы неудачников - [12]

Возможно, мне хотелось привлечь к себе внимание, или, может быть, мне было скучно. Во всяком случае, это привело к необратимым последствиям.

Я решила держаться холодно. Не отвечала на вопросы. Больше не принимала ничего, что было от Николая Андреевича, даже любимые пирожные, эклеры. И когда он оказывался рядом, всегда церемонно удалялась.

Я проходила мимо, вскинув подбородок. Убрала с вешалки свое пальто, чтобы оно не висело рядом с «чужим» пальто. Передвинула свою обувь. Да еще подговорила сестру проделать то же самое.

Однажды я ошарашила Николая Андреевича обидной фразой: «А почему это вы обращаетесь ко мне на «ты», я вам что – подружка?»

Николай Андреевич смутился, растерялся.

Дальше было хуже. Я стала его оскорблять, но не открыто и не бранными словами, а произнося глупости, вроде этой: «Чем это воняет?» Дети ведь не говорят «плохо пахнет», а именно «воняет». Николай Андреевич, к примеру, сидел в кухне за столом, а я, выходя из своей комнаты, громко возмущалась насчет неприятных запахов. «Ну и вонь!» – громко восклицала я, хотя ничем не пахло. А потом добавляла: «А-а, ну, понятно… Здесь же чужие…»

Наш гость принимал это, конечно, на свой счет. Ему было очень неприятно.

Мама была в отчаянье. Сколько раз она пыталась меня остановить!

«Доченька, что ты делаешь? – спрашивала она. – Скажи, что не так? Мы это исправим. Только, пожалуйста, не веди себя так жестоко… Это негостеприимно… Это плохо…»

А я только фыркала. Ведь я и сама не знала, зачем вредничаю.

Однажды я пожалела, что взялась действовать так нехорошо и глупо, но мне показалось что отступать поздно и позорно. Ах, детское самолюбие! Из-за него дети бывают так жестоки!

Вот и я была жестокой.

Мамина надежда на счастье стала улетучиваться. Каждый день Николай Андреевич чувствовал себя неловко. Еще бы! Стоило ему прийти, я убегала в комнату, с шумом захлопывала дверь и отказывалась выходить. Наш гость кое-как проводил вечер в нашем доме, а в одиннадцать часов уходил, так как мама не решалась пригласить его остаться на ночь.

Разумеется, из-за меня.

Я отказывалась ужинать со всеми за одним столом. Кричала из комнаты, что ужинать буду только у себя или позже, когда кухня опустеет.

Мама заходила в мою комнату с печальным лицом. Качала головой, вздыхала. И всегда спрашивала: «Доченька, неужели ты по-другому не можешь?» А иногда говорила: «Ну что же мне делать? Ведь он уйдет! Он чувствует себя так неловко!»

Я шипела: «Пусть уходит! Воздух будет чище!»

Мамочка не знала, что думать. Искала ответы на вопросы и не находила их. Обращалась ко мне: «Значит, дядя Николай Андреевич тебе совсем не нравится? Совсем?»

«Да, не нравится!» – кричала я.

Мама предположила, что это из-за папы. Будто я не принимаю ее кавалера потому, что надеюсь, что однажды папа вернется.

«Папане вернется, – как-то раз сказала она. – Мы с ним уже давно чужие люди…»

А я вопила: «Мне все равно!»

И все-таки мама решила, что это из-за папы. Она чувствовала себя подавленно. И так же, как и Николай Андреевич, она была сильно растеряна.

И однажды Николай Андреевич ушел из нашего дома навсегда.

Затем он расстался с мамой. Это было в конце зимы, и этот день остался у меня в памяти. Мама пришла после работы очень печальная и не стала ужинать. Не выходила из своей комнаты.

Я принесла ей чай и печенье, но она к ним не притронулась.

Мы с сестрой подумали, что у мамы неприятности на работе. А потом, через два дня, мама сказала: «Николай Андреевич уехал на жительство в другой город».

Она снова осталась одна.

Поначалу я не чувствовала за собой никакой вины, даже малой. Мне казалось, что я имею право на свое мнение. Что произошло? Ничего особенного. Просто-напросто мое мнение не совпало с маминым.

Этим я пыталась оправдать свое коварное упрямство.

Я не знала, как непросто зрелой женщине с двумя детьми устроить свою личную жизнь. Но при этом я точно знала, что я не хотела бы вреда для себя. Ведь это естественно. Вряд ли найдется нормальный человек, желающий, чтобы ему испортили жизнь.

Итак, я не желала ничего плохого себе, зато другому человеку доставила большие неприятности. И мне пришлось за это расплатиться…

Мамочка была замечательным человеком. Она и подумать не могла о том, чтобы свести со мной счеты. Она даже ни разу не упрекнула меня. Лишь однажды сказала: «Ах, доченька! Жизнь такая сложная штука! Вот вырастешь и все поймешь. Когда женщина одинока, и нее при этом двое детей, ей очень непросто устроиться…»

Мамочка потужила, попечалилась и решила, что такова ее судьба.

А я, глупая, думала, что если ей повстречался Николай Андреевич, то повстречается и другой мужчина, и еще какой-нибудь.

Уже в семнадцать лет я стала переживать за маму. Мужчины перед ней не крутились. Никто ею не интересовался, и она превратилась в молчаливую женщину. Читала книги, Агату Кристи, пила чай с печеньем или сухариками.

Превратившись в домоседку мама перестала прихорашиваться. Стала выглядеть старше.

Один раз я сказала ей: «Почему ты не сходишь куда-нибудь? В кино, в театр. Может быть, познакомишься с мужчиной…»

Мама махнула рукой: «Зачем? Кому я нужна?»

Я увидела, что мамочка не верит в свою удачу, и в этом есть и моя вина. Она обожглась на коварстве своей дочери и решила, наверное, что это дурной знак.