Чужая боль - [9]

Казалось бы, яснее ясного: не обижай другого, цени в нем человеческое, как в самом себе… Страсти улягутся. Любовь войдет в спокойное русло привязанности, заботливости. Может быть, даже выяснится, что и не была она такой, как у Ромео и Джульетты. И это не страшно. Но если нет или исчезает человеческое уважение — все идет прахом. И тогда никакие опекуны и наставники не в состоянии склеить несуществующее.

Какая цена любовному щебету, если он легко сменяется оскорблениями! Что пылающая страсть, если нет готовности и умения преодолевать утомительность будней, подставлять плечо спутнику жизни, ценить его внутренний мир!

Да и мать Вали — женщина властная — внесла немалый вклад в развал, прибрала к своим рукам их сына Василия, отрешила его родителей от забот о нем.

В миллионный раз горько подтвердилась истина, что молодые должны строить свою жизнь сами.

Правда, Кирсанов позже, когда они уже разошлись, спохватился; постарался приблизить сына, летом брал его к себе, и они вместе уходили в горы, плавали морем на теплоходе. Перед поступлением Василия в институт отец весь отпуск занимался с ним английским языком; в студенческие годы помогал деньгами. И все же, и все же, как отец, он не сумел восполнить то, что упустил по молодости и глупости. Василий перенял от бабушки и отношение к людям — сверху вниз, с покровительственной усмешкой, — и убежденность, что все ему что-то должны, а он никому ничего не должен.

Очень хотелось, чтобы Сережа вырос другим…

* * *

Задребезжал электрический звонок. Виталий Андреевич пошел открывать дверь.

— Это я!

Сережа разгорячен быстрой ходьбой, глаза у него возбужденно блестят.

— Закончил модель вертолета «Универсал»… Два турбовинтовых двигателя. Прогуляться пойдем!

— Маму не дождемся!

— Мы ей записку оставим.

— Ну пойдем ненадолго к Дону.

Сережа сбегал в свою комнату, написал на листке бумаги: «Ма! Мы — на берегу Дона. Будем и семи часам».

Положил записку на видном месте.

Они решили пройти берегом к Ворошиловскому, — посмотреть, как строят новый мост через Дон. За четыре квартала ходьбы Сережа умудрился задать по крайней мере двадцать вопросов: он был начинен ими.

Он спрашивал о газовом реакторе, термоэлектронном генераторе, академике Курчатове, кибернетике, о том, действует ли магнит в вакууме. Потом неожиданно сообщил:

— Ты знаешь, пингвин иногда проплывает сто шестьдесят километров!

И опять:

— Как ты думаешь, сколько за день молний вспыхивает на земном шаре!

Не надеясь получить ответ, торжествующе объявил:

— Восемь миллионов.

Просто невозможно было знать все то, что он вычитывал в полдюжине технических журналов.

Если говорить правду, Виталию Андреевичу не всегда приятно было отвечать «не знаю», он даже немного уставал от своей беспомощности, раздражался. Поэтому и сейчас постарался отвлечь внимание Сережи от потока вопросов.

— Да хватит тебе решать кроссворды. Лучше повнимательней оглядись. А то идешь, чудак человек, по земле, а витаешь в космоса.

Народу в этот час на всей набережной еще немного. Кирсанов и сам с любопытством приглядывается. Стоит у причала девчонка со смешно выдвинутыми вперед коленками, кажется, они у нее припухли. Величаво пронесла себя женщина в белом пальто, будто в халате. Ловит удочкой рыбу старик. На нем серая войлочная шляпа так подвязана, что хлястик ее похож на козлиную бородку. Старик сдернул шляпу, и под ней оказались такие же серые, словно из войлока, сваляные волосы. К нему подошел рыбак помоложе:

— Как дела, Кузьмич!

— В надежде, — неожиданно тонким голосом ответил старик, подмигнув Сереже. Так подмигивают общительные люди с хитринкой.

Сереже вдруг стало весело и очень интересно. Действительно, гляди кругом да гляди.

Белыми птицами скользят по Дону яхты; оставляя за кормой пенный гребень, умчался в сторону Азова крылатый «метеор»; взвывая сиреной, приближается к пристани электроход «Космонавт Гагарин» из Москвы; зажглись огни кафе «Донская волна» с навесом, похожим на цветные волны. А от него, от этого кафе, вверх по Буденновскому взбираются девятиэтажные дома, вглядываются ясными веселыми окнами в степные дали, в запруженную машинами дорогу на Батайск, в кудрявый Зеленый мыс на другом берегу реки, в задонские рощи. Ветер доносит до Сережи запах масляной краски, бензина, свежей рыбы, осенней донской воды, цветочных клумб.

А вон и мост, его довели уже до середины Дона.

— Ты знаешь, какая длина пролетов! — спрашивает Сережа у Виталия Андреевича.

* * *

Возвратились к семи. Сережа нажал кнопку лифта, и он шустро выскочил откуда-то из ближней засады. Сережа распахнул дверцу, пропуская Виталия Андреевича:

— Карета подана!

Когда Сережа недавно ворвался в кабину лифта, опередив соседку, Виталий Андреевич сказал ему наедине:

— Ловко! Едва не оттолкнул плечом женщину… Что, и с тонущего корабля ты первым будешь прыгать в шлюпку!

— Но это не тонущий корабль…

— Люблю остроумие, — совсем невесело произнес Виталий Андреевич.

Раиса Ивановна встретила их гневно:

— Хорош сыночек, ничего не скажешь!

— Что случилось! — обеспокоился Виталий Андреевич.

— Он успел понахватать двоек по истории — не учит даты. Мне стыдно было глядеть в глаза Виктору Константиновичу, Я у него всегда получала пятерки.