Чуточку сочувствия - [8]

— Hallo, hier Schwanz[2].

— Вы говорите по-английски?

— Кто у телефона?

Отфорд объяснил, что он военный историк, и извинился за беспокойство в такое время. Поскольку немцы питают немалое уважение ко всем историкам, а к военным тем паче, генерал отнесся к нему более чем корректно.

— Я хочу задать вам вопрос о переправе через реку Риццио, сэр.

— Риццио? Так. Пожалуй, я пришлю вам свою книгу «Sonnenuntergang in Italien»[3]. Сейчас трудно разговаривать, много шума.

— Вы написали книгу?

— Да. Две недели назад она вышла в Мюнхене, на немецком языке, разумеется. Я пришлю вам экземпляр.

— Большое спасибо, сэр. Прочту с удовольствием. Но можно все-таки задать вам еще только один вопрос?

— Пожалуйста.

— Наступление двадцать девятого ноября оказалось для вас неожиданным?

— Совершенно. Оно велось без артподготовки. Мы привыкли, что англичане всегда действуют в наступлении одинаково. Сперва артиллерия, потом, час-другой спустя, пехота. Здесь было совсем не так. Возглавлял наступление офицер в белом. Похоже, на нем была пижама. Он курил трубку и держал в руке английский флаг. Многие солдаты тоже курили, трубили в дудки и горны, били в барабаны. Такую форму атаки мы применяли в Первую мировую войну, я называю ее психологической, а боевой дух моих солдат в то время был до того низок, что они зачастую покидали свои позиции, не открывая огня. Видите ли, они прибыли из России, а генеральный штаб считал, что Италия после Восточного фронта покажется им отпуском, хотя, разумеется, в Италии тоже приходилось воевать, правда, поменьше. У некоторых солдат нервы до того расшатались, что они приняли ту белую фигуру за призрака. А тут еще невообразимая какофония, все это было очень умно, ничего умнее я не видел за всю войну, потому что психологический момент был выбран очень удачно. С четырнадцатого но восемнадцатый год мы потеряли в таких атаках немало солдат, когда противник бывал свежим, с высоким боевым духом. Я оказался неспособен спасти наш штаб в Сан-Мелькоре ди Стетто, и наша линия войск была прорвана. Мне оставалось только срочно просить помощи у командира корпуса генерала фон Хаммерлинка, но я понимал, что фон Хаммерлинку придется отдать приказ об общем отступлении, поскольку у нас тогда не было резервов. У меня под командованием находились мелкие подразделения триста восемьдесят первой дивизии, около двухсот солдат, около пятиста гренадеров из дивизии «Великий Курфюрст», сколько-то стариков из запасных частей и сотни три фанатиков из дивизии эс-эс «Зейсс-Инкварт». Я перемешал их по мере возможности, чтобы, если будут взяты пленные, англичане сочли, что у нас значительные силы. Я уже отдал приказ о частичном отступлении, чтобы предотвратить полный упадок боевого духа — кое-кто из солдат бессменно находился на передовой по восемь-девять месяцев — и тут по каким-то необъяснимым причинам англичане сами начали отступать. Когда мне сообщили об этом, я не поверил, но приказал атаковать всеми силами. Раз солдаты устали и боевой дух низок, им необходимо действовать. Даже безнадежная атака лучше бездеятельности. Меньше чем через два часа мы вернулись на свои оставленные позиции, нанеся противнику тяжелый урон. Меня наградили Рыцарским крестом с бриллиантами, но в мемуарах я признаю, что не заслужил его. За все время, проведенное на войне, я ни разу не сталкивался с такой поразительной, даже загадочной ошибкой, какую допустили англичане в том случае. Ответил я на ваш вопрос?

Немцы — народ в высшей степени основательный. Генерал Шванц, которому трудно было вести разговор из-за шума на приеме с коктейлями, определенно мог гордиться тем, как выполнил свою задачу.

— Большое спасибо, герр генерал, — сказал Отфорд, — вы сообщили мне более чем достаточно сведений, и я позволю себе прислать вам для прочтения одну книгу.

— Прошу прощенья?

Генерал почти безупречно говорил по-английски о войне, но в обычном разговоре чувствовал себя менее уверенно.

— Большое спасибо, — сказал Отфорд.

— Благодарю вас и желаю наилучших успехов в вашей весьма интересной работе.

Отфорд положил трубку и невесело улыбнулся. Он позвонил Филипу Хеджесу, сказал, что, видимо, внесет в статью небольшую поправку для нового издания энциклопедии. Хеджес пришел в восторг. Затем Отфорд зашел в цветочный магазин, купил большой букет алых роз и поехал домой.

Его жене надоело гнетущее безмолвие семейного разлада, в основе которого лежала легкая беспечность, а не дурной умысел. Получив букет роз, она прослезилась, так как муж не баловал ее такими подарками, и ночью в постели он ей все рассказал.

— Я не мог раньше объяснить тебе, — сказал он, — потому что мне самому было не все ясно.

— Понимаю, — прошептала она, хотя на самом деле не поняла.

Он глянул на нее, скосив глаза, и улыбнулся.

— А завтра мне понадобится твое содействие. Утром поедем повидать полковника Олбена.

— Тебе нужно мое содействие? Джин была польщена.

— Угу, — ответил Отфорд. — Если мне поехать одному, у него может возникнуть желание пустить в ход кулаки. При даме, надеюсь, он себе этого не позволит.

Утром Отфорды поехали в Саннингдейл. У хибарки полковника были около половины одиннадцатого. При дневном свете она выглядела гораздо более жалкой, чем в темноте. Хибарка была выстроена из рифленого железа, унылость ее слегка маскировали побеги плюща и других ползучих растений. Только крохотный садик радовал глаз своей аккуратностью. Отфорд позвонил в дверь. После непродолжительной задержки миссис Олбен открыла ее. При виде Отфорда она, казалось, пришла в ужас.