Чушь собачья - [12]

Любовь Георгиевна не торопилась начинать разговор, она была слишком растеряна. Вытирая глаза промокшим платком, она нервно затягивалась сигаретой, которая явно была в это утро не первой: пепельница на столе была полна окурков.

Ожидая, пока хозяйка соберется с силами, я, деликатно отвернувшись, рассматривала комнату. Как и следовало ожидать, некий богемный дух присутствовал в жилище Токмаковых. Гостиная была обставлена современной удобной мебелью, но здесь были и изысканные антикварные вещи: несколько бронзовых подсвечников на стенах, китайская напольная ваза из тонкого фарфора и резной столик, за которым мы сидели. Также я обнаружила несколько картин, написанных маслом, – скорее всего, руки местных мастеров, – театральную афишу спектакля «Мастер и Маргарита» и еще огромную хрустальную люстру у себя над головой, многочисленные подвески которой начинали тонко и неумолчно звенеть, как только за стенами дома прокатывался по рельсам очередной трамвай.

– Господи! Ольга Юрьевна, дорогая, простите меня! – неожиданно сказала плачущим голосом Токмакова. – Я совсем сама не своя сегодня. Даже не предложила вам ничего! Может быть, выпьете кофе, чаю?

– Пожалуйста, не волнуйтесь! – сказала я. – Мне ничего не нужно. Если разрешите, я тоже закурю, и давайте поговорим о деле. Время дорого.

– Да-да, конечно, курите! – засуетилась Токмакова, придвигая ко мне поближе пачку «Мальборо», настольную зажигалку и пепельницу.

– Спасибо, у меня свои, – возразила я, доставая из сумочки пачку сигарет.

Закурив, я вопросительно посмотрела на Любовь Георгиевну. Ее большие пронзительные глаза были полны муки. Принужденно улыбаясь и нервно ломая пальцы, она потерянно спросила:

– С чего же начать? Даже не знаю… У меня все путается в голове.

– Начните с того момента, как мы с вами расстались, – предложила я. – Ведь мы с тех пор больше не виделись. К сожалению! Может быть, если бы мы хотя бы созвонились в эти дни, все было бы совсем по-другому.

– Да-да, наверное! – жалобно произнесла Любовь Георгиевна. – Наверное, этого бы не случилось. Однако что же было в этот период? Я совершенно ничего не могу вспомнить! А знаете, ничего выдающегося, кажется, и не было. Я как раз закончила статью для одного московского журнала. Валерий Сергеевич был занят в спектакле, на даче мы не были ни разу… Потом вышла газета с вашей статьей. И вы знаете, – она немного оживилась, – она мне понравилась! Очень острая статья. И проблема обозначена совершенно четко и недвусмысленно. Наверное, на эту публикацию откликнутся многие. Правда, Валерий Сергеевич отреагировал со свойственным мужчинам пессимизмом – сказал что-то в том смысле, что слова теперь ни на кого не действуют. Но я все-таки думаю, что он не прав.

Тут она замолчала, болезненно сморщившись и прижав ко лбу тонкие белые пальцы. Потом лицо ее просветлело.

– Потеряла нить, извините! – сказала затем Любовь Георгиевна. – Итак, вышла газета, а на следующий день Валера был свободен, и мы решили все-таки съездить на дачу – посмотреть, что и как, да и отдохнуть заодно. Валера еще шутил, что, если собака опять нападет на нас, мы почитаем вслух газету. Вот и сглазил!

Любовь Георгиевна внезапно и обильно прослезилась, и мне пришлось некоторое время ее успокаивать, прежде чем она сумела продолжить свой рассказ. Наконец слезы высохли, и Токмакова, снова извинившись, заговорила:

– Конечно, Валерия Сергеевича можно осуждать. Наверное, стоило бы вести себя в той обстановке иначе, но, в конце концов, мы такие же граждане и имеем равные права, – она умоляюще посмотрела на меня, словно упрашивая хранить страшную тайну. – Валерий Сергеевич вечером немного выпил, чтобы расслабиться, снять стресс. Увы, актеры далеко не безгрешны! Но если бы люди знали, как тяжело это – постоянно менять обличье, рвать душу перед зрителем! Ведь артист проживает не одну жизнь, как мы с вами, он проживает десятки, сотни жизней!.. Но я, кажется, отвлеклась…

Она немного помолчала, потом обреченно махнула рукой.

– Я, собственно, не одобряю этого, но что поделать?.. Поздно что-то менять, верно? В общем, до дачи мы добрались без приключений. Я немного повозилась в саду… Дело шло к вечеру. И тут Валерию Сергеевичу пришло в голову сходить в магазин! Ну, вы меня понимаете… Я не могла отпустить его одного. Мы пошли вдвоем. Кстати, до сих пор наш агрессивный сосед не подавал никаких признаков жизни, и мы как-то совсем позабыли о его существовании. Он напомнил о себе, когда мы уже возвращались обратно. Разумеется, он был со своим ужасным псом. А дорожки между дачами вы сами видели какие. Разойтись просто невозможно.

– Собака опять набросилась на вас? – с тревогой спросила я.

– Она сделала такую попытку, – кивнула Любовь Георгиевна. – Но, знаете, муж был настроен весьма решительно и к тому же был в некоторой эйфории. Он подобрал с земли палку и весьма чувствительно огрел пса. Тот вынужден был отступить.

Зато его хозяин стал проявлять активность. Он был, как всегда, то ли пьян, то ли с похмелья и очень зол. Он пригрозил мужу, что за собаку голову ему оторвет. К сожалению, Валера ответил ему тем же. Они начали переругиваться и выкрикивать ужасные угрозы. Сцена была безобразная. Представьте, два здоровых мужика кроют друг друга матом, размахивают руками, собака оглушительно лает. Подозреваю, что смотреть на нас сбежалась вся округа. И тут муж совершенно неосторожно пообещал этому типу убить его. Да-да, прямо так и сказал! Это он-то, который даже мухи не обидит! Но слово – не воробей… С этой дурацкой палкой он готов был немедленно броситься в драку – я его еле удержала. В общем, кое-как мне удалось их развести. Гаврилов с собакой отправился дальше, а мы вернулись на дачу. Муж был очень возбужден и никак не мог успокоиться. Но я прошу вас мне поверить – к тому, что произошло дальше, он не имеет ни малейшего отношения! Всю ночь он был у меня на глазах. Он опять выпил и, извините, отключился. Проспал всю ночь на диване, не раздеваясь, и ни на секунду не отлучался. Вы мне не верите?