«Чур, морская змеюка!» - [12]
— Darling![41] Уже восемь, а ты еще не готова. Будь умницей. Я пока посмотрю, что творится на белом свете, а ты там соскучишься… и полюбишь меня еще сильней… И вообще, Исабель ты должна преодолеть свою робость. Поди одна и развлекись немного в обществе пассажиров. Не забывай, что в Филадельфии мы будем вести светскую жизнь.
— Да, Гарри, ты прав! Спасибо, Гарри!
— Hurry on now. That's a nice girl![42]
— Чрезвычайное происшествие, мистер Джек. — Лавджой почтительно склонился над самым ухом молодого человека, который дожевывал камбалу за столиком, где сидели еще трое! Шепоток лысого стюарда растаял в шуме голосов, звяканья посуды и благопристойного смеха.
— Что такое, Лавджой?
— Супруг не явился к ужину.
— Какой еще супруг? Ты воображаешь, что на этом теплоходе я представляю городскую мэрию?
— Супруг латиноамериканки.
— А-а, тот! Уж не заболел ли? А врача позвали? Надо полагать, внезапное изнеможение?
— Нет, нет, мистер Джек. Он попросил бульон и пирожок с мясом. Я только что отнес это в каюту.
— Хорошо, Лавджой. Можешь идти.
— Всегда к вашим услугам, сеньор!
Джек улыбнулся соседям по столу, вытер губы салфеткой и поднял палец.
— «Соммелье»! — сказал он вполголоса молодому официанту в очках, который поглаживал позолоченный медальон. — И «Дом Периньон» сеньоре на двадцать третий столик. — Джек подписал чек и снова улыбнулся.
— Ах вот как! — сказала сеньора Дженкинс в тот самый момент, когда Джек убедился, что бутылка вина в серебряном ведерке с влажными салфетками попала наконец на стол к Исабели.
— А почему, собственно, вы ахаете? — зло спросил Джек.
— Разве можно быть таким грубым, мистер Джек! — засмеялась мисс Дженкинс. — Джентльмены, неужели мы станем терпеть за нашим столом этого «бунтаря без причины»?
Англичанин из Глоустера подкрутил усы, напыжился, и отвороты его белого смокинга оттопырились еще больше.
— Демократия! Вы ее хотели — и вот она перед вами! В жизни не думал, что буду ужинать за одним столом с бывшим лакеем!
Он сытно хохотнул, но Джек уже не прислушивался к его словам. Спрятав подбородок в ладони, он следил за каждым движением Исабели, получившей французское шампанское.
— О! Противный мальчишка! — замурлыкала мисс Дженкинс, делаясь все более похожей на помесь слона и кошки. — Я вижу все, что там происходит. Она, конечно, покраснела! Говорит, что не заказывала к ужину шампанского. Ну а официант объясняет, что бутылка послана в знак почтения молодым человеком с круглого стола. Она покраснела еще больше. Наверно, думает, что это по случаю ее недавнего бракосочетания. Послушайте, мистер Чарли, вы видели когда-нибудь столь несочетаемое сочетание, как эта мексиканка и мой земляк?
— Ох, все эти «бунтари без причины», — заворчал белоусый джентльмен, — все эти черноблузники, стиляги, пижоны, папарацци[43] — язва нашего века!
— Не будь невеждой, Чарли! — Пожилой человек с бородкой ловким движением вытащил хребет из жареной камбалы. — Папарацци — вовсе не молодые рассерженные люди, а итальянские макароны.
— Хо-хо-хо! — затрубила, как слон, мисс Дженкинс. — Вот вам и цена английской прессы! Папарацци так же далеки от спагетти, дорогой мистер Томми, как евнухи от мужчин, хотя в последнем случае внешний вид может ввести в заблуждение!
— Да заткнитесь! — крикнул Джек сквозь хохот соседей по столу и тут же послал Исабели одну из своих самых ослепительных улыбок, которую она приняла, хоть и смутилась, хоть и совсем низко опустила голову над тарелкой.
— Ну, так что же такое папарацци? — спросил мистер Томми, смачно жуя филе.
Чарли: — Итальянский солдат с петушиными перьями на голове.
Мисс Дженкинс: — Египетская курица с перышками итальянца на хвосте!
Томми: — Средневековая пытка: раскаленное железо, которым тычут в то место, откуда растет хвост.
Чарли: — Хвост стал темой сегодняшнего вечера? Прекрасно! Вообразите, что будет, если люди начнут узнавать друг друга по хвостам!
Томми: — Добрый день, сеньор! Какой у вас сегодня пышный хвост!
Мисс Дженкинс: — Подмажьте свой хвост румянами, и будете вы без изъянов!
Томми: — Как я узнаю ваш хвост на карнавале под такой маской?
Чарли: — Теперь с развитием хвостовой хирургии ты можешь стать знаменитой кинозвездой!
Мисс Дженкинс: — Прием пищи станет сплошным неприличием, зато друзей будут принимать в клозетах!
Томми: — И официанты не будут приносить, а только уносить.
Чарли: — Oh what a jolly world![44]
Джек ударил кулаком по столу:
— Да закройте вы свои мерзкие рты!
— Попал в самую точку! — завопил Томми. — Вот именно: закрыть рты и открыть…
— Папарацци — это те похабники, которым пришло в голову сфотографировать крупным планом грудь Аниты Экберг! — закричал Джек, давясь хохотом, который подхватили все остальные.
— Нет хуже, чем смешаться с людьми из низших классов, — сказал пунцовый от смеха Чарли, утираясь салфеткой.
— Спаси Британию! — громко икнул Чарли, поднимая свой бокал.
— Некоторые люди теряют чувство меры, — ледяным голосом проговорила дама, проходившая мимо их стола.
— Спаси, — повторил Томми, поднимая рюмку и обдавая даму откровенно презрительным взглядом.
— Этот королевский трон для шлюх, этот остров со скипетром, взятым напрокат, эта земля Величеств, это кресло Стефана Уорда, еще одного Энтони Идена и demi-tasse,
В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни. Многие из представленных рассказов публикуются впервые.
Великолепный роман-мистификация…Карлос Фуэнтес, работающий здесь исключительно на основе подлинных исторических документов, создает удивительную «реалистическую фантасмагорию».Романтика борьбы, мужественности и войны — и вкусный, потрясающий «местный колорит».Таков фон истории гениального американского автора «литературы ужасов» и известного журналиста Амброза Бирса, решившего принять участие в Мексиканской революции 1910-х годов — и бесследно исчезнувшего в Мексике.Что там произошло?В сущности, читателю это не так уж важно.Потому что в романе Фуэнтеса история переходит в стадию мифа — и возможным становится ВСЁ…
В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни. Многие из представленных рассказов публикуются впервые.
Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно не принадлежало, уловить биение пульса своего времени. Ведущая сила его творчества — активное страстное отношение к жизни, которое сделало писателя одним из выдающихся мастеров реализма в современной литературе Латинской Америки.
В сборнике представлены наиболее значительные повести современных мексиканских писателей: Карлоса Фуэнтеса, Рене Авилеса Фабилы, Хосе Эмилио Пачеко и Серхио Питоля. Авторы рассказывают об острых проблемах сегодняшней Мексики, в частности противоречии между пережитками далекого прошлого и тем новым, что властно вторгается в жизнь страны.
Прозаик, критик-эссеист, киносценарист, драматург, политический публицист, Фуэнтес стремится каждым своим произведением, к какому бы жанру оно не принадлежало, уловить биение пульса своего времени. Ведущая сила его творчества — активное страстное отношение к жизни, которое сделало писателя одним из выдающихся мастеров реализма в современной литературе Латинской Америки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».
Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».