Посвящается Фернандо Бенитесу
Сальвадор Рентериа встал очень рано. Быстро прошел по галерее. Отопление не работало. Он разделся, сильная струя холодной воды приятно обдала его тело. Он вытерся полотенцем и вернулся в комнату. Ана спросила его из постели, будет ли он завтракать. Сальвадор сказал, что выпьет чашечку кофе. Вот уже две недели его жена не поднималась с постели, ее бледное лицо осунулось. Она спросила Сальвадора, не было ли извещения из конторы. Не выпуская сигарету изо рта, Сальвадор сказал, что там хотели бы, чтобы она сама пришла подписать бумагу. Она озабоченно вздохнула:
— Как же так?
— Я им объяснил, что в данный момент ты не можешь этого сделать, но ты же видишь, что это за люди.
— А что тебе сказал доктор?
Он выбросил недокуренную сигарету в разбитое окно, провел рукой по усам, по лбу. Она улыбнулась, оперлась локтями о спинку железной кровати. Сальвадор сел рядом с женой, взял ее руку в свои, сказал, чтобы она не беспокоилась, что скоро она сможет вернуться на работу. Наступило томительное молчание, они переводили взгляд с одного предмета на другой: деревянный шкаф, короб со старыми вещами и провизией, электрическая печь, тазик для умывания и горы старых газет. Сальвадор поцеловал руку жене и вышел из комнаты в галерею. Спустился по запасной лестнице, пересек патио, из окон комнат первого этажа до него доходили смешанные запахи еды. Он прошел через двор, где бегали собаки, и очутился на улице. Заглянул в лавку, когда-то служившую гаражом, старый лавочник сказал ему, что журнал «Лайф» на испанском языке еще не поступил, и продолжал сновать от одной полки с товарами к другой, то и дело открывая замки. Потом он показал на страничку какого-то журнала, всю заполненную комиксами, и сказал:
— Может, для твоей жены подойдет какой-нибудь другой журнал. А то ведь в постели лежать скучно.
Сальвадор вышел. По улице пронеслась ватага мальчишек. Они стреляли на ходу из пистолетов. Потом показался человек, он гнал коз с пастбища. Сальвадор попросил его отнести литр молока на двенадцатый этаж. Сунул руки в карманы и быстро зашагал дальше. Повернувшись всем корпусом, он стал смотреть, не покажется ли автобус. На ходу прыгнул в автобус, достал из кармана куртки тридцать сентаво и сел. За окном мелькали кипарисы, дома, решетки, пыльные улицы Сан-Франсиско Ксокотитлы. Автобус шел вдоль линии железной дороги, миновал мост Ноноалько. Над рельсами поднимался дым. Со своего деревянного сиденья он видел, как в город въезжали машины, груженные разными товарами. В Мануэль-Гонсалесе вошел контролер, чтобы проверить билеты. Сальвадор вышел у следующего поворота.
Он дошел до улицы, где жил его отец, в направлении Вальехо. Прошел через маленький садик, где хранился сухой корм, и открыл дверь. Он поздоровался с Клеменсией и спросил, встал ли уже старик. Из-за занавески, отделявшей спальню от скромной гостиной, выглянул Педро Рентериа и сказал:
— Вот ранняя пташка. Подожди меня. Я уже готов.
Сальвадор провел рукой по спинке стульев. Клеменсия вытерла тряпкой стол из неполированной сосны, потом достала из застекленного шкафчика миски. Поправляя грудь, вздымавшуюся под цветастым халатом, она спросила, как себя чувствует Ана.
— Да получше.
— Ей, верно, приходится много помогать. Не то совсем раскиснет.
Они переглянулись, потом Сальвадор перевел взгляд на стены, покрытые пятнами — протекала крыша. Он отодвинул занавеску и вошел в спальню, где все было перевернуто. Отец смывал мыло с лица. Сальвадор похлопал его по спине и поцеловал в лоб. Педро ласково ударил сына по животу. Их взгляды встретились в зеркале. Они были похожи, разве что у отца было больше седины в голове да волосы более кудрявые. Отец спросил, что заставило Сальвадора прийти в такой ранний час, сын объяснил, что позже он не смог бы, что Ане совсем плохо и она не сможет работать весь месяц, что им очень нужны деньги. Педро удивленно пожал плечами, Сальвадор объяснил отцу, что не собирался просить у него денег.
— Я подумал только, что ты мог бы поговорить с хозяином. Если бы он предложил мне что-нибудь. Какую-нибудь работу.
— Кто ж его знает. Помоги мне пристегнуть подтяжки.
— Без дополнительного заработка мне не перебиться.
— Не спеши. Что-нибудь придумаем. Посмотрим, что подвернется.
Педро пристегнул брюки, взял с ночного столика свою шоферскую кепку. Обнял Сальвадора, подвел его к столу. Взял вареные яйца, которые Клеменсия положила для них на стол.
— Бери, Чава. Я бы с удовольствием помог тебе. Ну ты же сам видишь, мы с Клеменсией живем очень стесненно, хорошо еще, что мне удается экономить на еде, потому что я завтракаю и обедаю у хозяина. Если бы не это… Бедняком родился я, бедняком, видно, и умереть суждено. Ты представляешь, что будет, коли я начну просить о личных одолжениях. Дон Хосе такой суровый человек, он все мне потом припомнит, и тогда прощай прибавка к зарплате. Поверь мне, Чава, я должен получить эти двести пятьдесят песо.
Он откусил от лепешки с салом и продолжал уже тише:
— Я знаю, что ты с большим уважением относишься к памяти своей матери, я, видишь ли, ничего не говорю, но содержать два дома, когда можно было бы жить всем вместе и скопить немного денег… Ну хорошо, я тебе ничего не сказал. Но тогда объясни мне, почему вы не живете с родителями Аны?
