Чумные ночи - [223]
Если в дни чумы Пакизе-султан порой писала по три-четыре пространных письма в неделю, то за весь 1907 год она отправила сестре лишь два послания, а в 1908 году, когда у нее родился второй ребенок, сын Сулейман, – всего одно. В доме были горничная и слуга, которые знали английский, но из-за двух постоянно болевших детей мир Пакизе-султан ограничился стенами дома. В упомянутых письмах она сообщает, что доктор Нури порой отправляется для изучения обстановки в далекие кварталы, но эпидемия в Гонконге уже пошла на убыль, от чумы умирает гораздо меньше народу, чем три-четыре года назад.
Во всех трех письмах Пакизе-султан упоминает о том, что по-прежнему систематически знакомится с любимыми Абдул-Хамидом детективными романами и рассказами (в первую очередь – о Шерлоке Холмсе), список которых прислала сестра (все их можно было найти в библиотеке, открытой англичанами в Гонконге). Однако она утаивает от сестры то, чего не скрыла от мужа: к этому ее подвигло желание выяснить, откуда взялась идея о приобретении крысиного яда крохотными дозами в разных зелейных лавках и аптеках – идея, которой воспользовался убийца доктора Илиаса. Должно быть, скрытность ее объяснялась тем, что Хатидже-султан вернула себе расположение дяди, который снова звал племянницу на приемы и увеселения, внушая высшему обществу, будто в скомпрометировавшей ее любовной истории она невиновна.
Нет в письмах и ничего такого, что можно было бы расценить как просьбу к сестре воспользоваться хорошим отношением Абдул-Хамида и замолвить словечко за Пакизе-султан и ее супруга, чтобы с них сняли обвинение в измене Родине. Может, Пакизе-султан догадывалась, что сестра все же не настолько близка с Абдул-Хамидом, чтобы обращаться к нему с подобной просьбой. Или же чувствовала, что «прощению» султана, даже если оно будет даровано, доверять нельзя и, приняв его, она тем самым предала бы память своего отца.
О событиях Младотурецкой революции 1908–1909 годов, о восстановлении Конституции, созыве меджлиса, мятеже 31 марта, взятии Стамбула «Армией действия»[167], низложении Абдул-Хамида и возведении на трон его младшего брата Решада[168] Пакизе-султан узнавала из английских газет. Им с мужем нетрудно было представить себе, как разъяренная, но организованная толпа фанатиков убивает на улицах журналистов и писателей, выступавших за свободы, реформы и европеизацию; как между войсками «Армии действия» и мятежниками, засевшими в казармах в Мачке[169] (совсем рядом с бактериологической лабораторией) и на Таксиме, идут бои с применением артиллерии и пулеметов; как приговаривают к смертной казни трех руководителей «клерикального» мятежа и вешают их, облачив в белые балахоны, на трехногих виселицах современной конструкции, установленных посреди многолюдной, как всегда, площади Эминоню, и потом эти трупы еще три дня болтаются на веревках для устрашения стамбульцев; как выкликают лозунг «Свобода, равенство, братство!», присоединив к этим трем словам еще и «справедливость».
После провозглашения свободы, низложения Абдул-Хамида и амнистии политическим заключенным возвращение в Стамбул уже не казалось таким уж несбыточным делом. Но точно ли им не припомнят мингерские события, если они вернутся? Желая получить ответ на этот вопрос и прояснить обстановку, доктор Нури писал письма и слал телеграммы одному стамбульскому коллеге. Тот посоветовался со знакомым, служащим Министерства юстиции. В те дни в стремительно распадавшейся и погрязшей в долгах Османской империи царила такая неразбериха, что полученный совет звучал следующим образом: возможно, лучше всего будет приехать, никого ни о чем заранее не спрашивая. Попытки выяснить, не грозит ли им что-нибудь по возвращении, могут быть расценены ответственными лицами либо как возможность получить крупную взятку, либо как глупость «государственных преступников», решивших донести на самих себя.
Однако идея внезапного, неподготовленного возвращения в Стамбул супругам не понравилась. Да, там у Пакизе-султан имелась недвижимость, в первую очередь ялы на Босфоре, а доктор Нури мог потребовать у государства причитающееся ему, как дамату, денежное содержание и задолженное жалованье. Но что, если враги потребуют лишить «предателей Родины» этих средств к существованию? А в Гонконге доктор Нури, ценный специалист, получал солидный оклад, который ему платила английская колониальная администрация, и еще некоторые суммы приносили ему консультации относительно карантинных мер в больницах. А дети? Супруги не решались отправиться в путешествие по морю, грозившее растянуться на несколько недель с трехлетней дочерью и капризным, непослушным годовалым сыном. (А ведь был еще риск угодить по пути в карантин.)
