Чумные ночи - [188]

– И все действительно пошло не так. Но именно этого мой дядя и хотел. Он всегда совершает свои преступления на далеких окраинах, не вполне находящихся под его контролем, чтобы скрыть, что это он их организовал. Когда суд, заседавший во дворце Йылдыз, приговорил Мидхата-пашу, самого талантливого великого визиря и сторонника европеизации, к смертной казни как главного организатора заговора и переворота, в результате которых был свергнут и убит султан Абдул-Азиз, мой дядя мог бы подписать приговор и повесить пашу в Стамбуле. Однако хитрый и «мягкосердечный» Абдул-Хамид, как всегда, притворился, будто человеколюбие не дает ему так поступить, заменил смертную казнь пожизненным заключением и отправил Мидхата-пашу в таифскую тюрьму. Там, говорят, еще хуже, чем в здешней крепости. А потом, по прошествии недолгого времени, Мидхат-паша был убит в Таифе таким загадочным образом, что многие не угадали за этим руку султана. То же самое произошло и с Бонковским-пашой.

– Мидхат-паша был и среди тех, кто низверг с трона вашего отца и посадил на его место Абдул-Хамида. Есть ли у вас какие-то конкретные доказательства того, что султан замешан в этом убийстве?

– Мой дядя никогда бы не оставил улик, способных порадовать Шерлока Холмса. Для того, собственно говоря, он и читает книги про гениального сыщика. По-моему, все эти полицейские романы нужны ему, как и всем остальным, чтобы выучиться совершать убийства, не оставляя следов, перенять последние европейские достижения в этой области. Словом, у меня нет доказательств, что мой дядя стоит за множеством убийств, но твердое убеждение в этом есть.

– Мидхат-паша был любим народом и обладал сильным характером. Возможно, ваш дядя видел в нем угрозу своей власти.

– Хочу вас поправить: Мидхат-паша отнюдь не был любим теми людьми, которых вы называете «народом».

– Но, во всяком случае, Бонковский-паша, которого ваш дядя так любил, который столько лет служил ему верой и правдой, не представлял, в отличие от Мидхата-паши, угрозы для султана.

– Покойный был специалистом по ядам. Уже одно это угроза. Вы рассказывали мне о том, что лет двадцать назад Бонковский-паша написал для моего дяди доклад о ядовитых растениях, которые можно найти в саду дворца Йылдыз, и о ядах, не оставляющих следов. Возможно, какой-нибудь осведомитель наплел, будто Бонковский-паша собирается отравить его величество. Не раз случалось, что мой дядя, попав в плен своей подозрительности после глупого доноса, приказывал остановить почти завершенный государственный проект, в который было вложено много сил и средств, и потом навсегда забывал о нем.

– В общем, вы уверены, что ваш дядя отправил Бонковского-пашу на Мингер специально затем, чтобы его здесь убили, но доказательств у вас нет.

– Мы уже столько дней спорим на эту тему! – терпеливо произнесла Пакизе-султан. – И пока смогли найти лишь одно разумное объяснение случившемуся: по неведомой нам причине мой дядя решил избавиться от Бонковского-паши; более того, уничтожить неугодного. Чиновники из Министерства двора посчитали, что лучше всего будет сделать это при помощи аптекаря Никифороса. Кто-то из них, может быть сам Тахсин-паша, знал – и напомнил султану – про ту давнюю дружбу Никифороса с Бонковским, когда они вместе создали Фармацевтическое общество для борьбы за модернизацию аптечного дела, а также про то, что Никифорос, в отличие от Бонковского, воспользовался пожалованной султаном привилегией и потому многим обязан Абдул-Хамиду. Такая уж работа у людей из Министерства двора – напоминать султану о слабостях и страхах его подданных. В папке Сами-паши мы с вами нашли и прочитали шифрованные телеграммы, полученные Никифоросом из Стамбула, и телеграммы из Стамбула и Измира, отправленные Бонковскому-паше. После революции Никифорос пытался сблизиться с Командующим под предлогом работы над словарем, сообщал ему мингерские названия трав, растений и лекарств – все для того, чтобы и его ввести в соблазн работать на Абдул-Хамида.

– Звучит убедительно, но это не более чем мнение Мазхара-эфенди.

– Все в этой папке – его мнения.

Оба они восхищались тем, с какой тщательностью Мазхар-эфенди составлял папку, как заводил для каждого события особую карточку и устанавливал его связи с другими событиями и карточками, записывая все это своим бисерным почерком, превращавшим бумагу в подобие кружев. Писал он подробные доклады и на другие темы, не связанные с убийствами, но имеющими отношение к делам нового мингерского государства. Зачем Сами-паша положил эти доклады в свою папку?

Об одном из эпизодов, которым Мазхар-эфенди уделил немалое внимание, они раньше и не знали. Почему будущий глава мингерского государства колагасы Камиль во время Взятия телеграфа стрелял по часам фирмы «Тета», висящим на стене почтамта? Была ли тут какая-то связь с названием фирмы? Не в том ли дело, что тета (Θ) – буква греческого алфавита? Или на уме у колагасы было какое-то слово, начинающееся на эту букву? В другом документе сообщалось о том, как вел себя колагасы на почтамте, когда относил туда письма Пакизе-султан, как читал расписание пароходов и рассматривал часы фирмы «Тета».