Чумные ночи - [175]

Некоторые историки пишут, что, после того как Командующий Камиль заразился чумой, на острове подняла голову контрреволюция. Это неверно, если под революцией понимать освобождение от власти Османской империи, поскольку Мингер продолжал укреплять свою Независимость. Однако если революция заключалась в модернизации и переходе к светскому государству, то подобный взгляд имеет право на существование. С чем нельзя не согласиться, так это с тем, что в какие-то два дня новое правительство, несмотря на все усилия чиновников и врачей, обнаружило полную неспособность удержаться у власти. Всегдашние осведомители и агенты Сами-паши хранили молчание, пытаясь угадать, куда ветер дует. В Арказе царили, как сказали бы европейцы, хаос и анархия. Никто в Доме правительства, бывшей резиденции губернатора, не понимал доподлинно, что творится в городе.

После полудня дамат Нури и доктор Никос вскрыли бубон Командующего. Потом вкололи жаропонижающее и, чтобы больному стало чуть полегче, велели санитару обтирать его влажной тряпкой. Сами они старались не подходить слишком близко. Доктор Нури рассказал жене, что Командующий, как и все, в первый день скрывал свою болезнь, а на второй повел себя словно ребенок. В мингерских же школьных учебниках написано, что глава государства, несмотря на болезнь, «не испугался» и вступил в борьбу с недугом, настаивая на соблюдении карантинных правил. Порой Командующий надолго замолкал и уходил в себя, тяжко страдая от головной боли, которая молотом била по лбу. Иногда жар вроде бы спадал, дрожь унималась, и больной, словно проснувшись, пробовал встать с постели и все порывался идти куда-то.

Через час после вскрытия бубона Командующий, собрав все силы, все-таки поднялся, подошел к окну и устремил взгляд на город и порт. Над бухтой сиял тот особый, удивительный свет, сиренево-розово-белый, какого нигде больше не увидишь. Командующего будто бы не отпускала неотвязная мысль, и теперь, взглянув на город и узрев этот свет, он, казалось, уверился, что мысль эта внушена ему свыше.

«Мингерская нация – самая благородная, достойная и прекрасная нация мира, и всегда такой останется, – произнес он вслух. – Если к драгоценному камню прикасаются грязные и жадные руки, если с ним неподобающим образом обходятся итальянцы, греки и турки, это ни в малейшей степени не умаляет его ценности. Так не умалилась и ценность Мингера. Лучшими его хозяевами будут мингерцы, они сделают остров еще краше. Для этого у них есть мингерский язык. Всякий, кто говорит, что он мингерец, является мингерцем. Много сотен лет мингерцам запрещали так называться, и потому это самое прекрасное на свете слово должно стать свято, словно молитва. Тому, кто скажет: „Я – мингерец“, уже не нужно никаких других доказательств. С этих слов начинается братство людей. Все начинается с этих слов».

На лице у Командующего появилось такое выражение, будто он идет по улице и отвечает на приветствия встречных. «От него словно бы исходила великая любовь, обнимающая весь город!» – рассказывал позже доктор Нури своей жене. Придет день, когда мингерская нация добьется величайших успехов и изменит ход истории всего мира! Увы, после недолгих минут воодушевления Командующего охватила невыносимая усталость, он рухнул в постель и начал бредить.

Мазхар-эфенди прислал молодого секретаря, чтобы тот записывал все, что скажет Командующий Камиль. Рассказанное доктором Нури жене во многом подтверждает записи. В предсмертном бреду Командующий чаще всего возвращался к нескольким темам: вот бы увидеть броненосцы, окружившие остров; Зейнеп ни в коем случае нельзя выходить из комнаты; его сын должен учиться грамоте в мингерской школе, и ни в какой иной. Однажды он сказал, что облако, проплывающее по небу, в точности похоже на розу, что украшает мингерский флаг. Это наблюдение оставило яркий след в мингерской культуре, начиная со школьных учебников; дети рисуют облака на уроках рисования, и каждый год, в начале августа, через день после годовщины смерти Командующего, отмечается Праздник облака и розы.

Видя серьезность сложившейся в городе ситуации, Сами-паша и Мазхар-эфенди решили обратиться к шейху Хамдуллаху с предложением сотрудничества во имя спасения жизни людей. К шейху был отправлен посыльный, но ответа из отеля «Констанц» не последовало.

Около полуночи снедаемый жаром Командующий проснулся и рассказал молодому секретарю сказку, которую в детстве слышал от бабушки, – о мингерском лисе, искавшем себе жену. Той же ночью он припомнил еще одну бабушкину сказку о Мингере. Давным-давно, когда еще не был построен Арказ, на скалистый берег рядом с заливом высадились далекие предки нынешних мингерцев. Они полюбили этот остров, его скалы, источники, леса и море, и он стал для них домом. В те времена в мингерских реках водились зеленые голавли и старые раки в красных пятнышках, в лесах бесшумно крались тигры и сидели на ветках болтливые попугаи, а в небе летали синие ласточки и розовые аисты, возвращающиеся осенью из Европы. Каждому из них Зейнеп нашла домик, гнездо, пещеру. Эта мингерская девочка дружила со всеми зверями и птицами. Ее отец служил тогдашнему султану. Командующий сказал секретарю, что нужно будет написать книгу для чтения в начальных школах, где рассказывалось бы о дружбе Зейнеп с животными в Древней Мингерии, а потом продиктовал по-турецки первую часть «Книги Зейнеп». Диктуя, он подошел к окну, с трудом переводя дыхание, поднял жалюзи и взглянул на панораму ночного Арказа. Сказки его бабушки, казалось, оживали там, внизу, в безмолвном городе. На лице Командующего мелькнула радость, оттого что воспоминания смешались с грядущим, сказки о былом – с настоящим. Он понял, что видеть в прошлом сегодняшний день – то же самое, что представлять себе будущее, и, страдая от боли, вернулся в постель.