Чума - [25]
Нет, даже все это было не в силах убить покой сегодняшнего дня. | |
The clang of an unseen streetcar came through the window, briskly refuting cruelty and pain. | По ту сторону окна вдруг протренькал невидимый отсюда трамвай и сразу же опроверг жестокость и боль. |
Only the sea, murmurous behind the dingy checkerboard of houses, told of the unrest, the precariousness, of all things in this world. | Разве что море там, за шахматной доской тусклых зданий, свидетельствовало, что в мире есть нечто тревожащее, никогда не знающее покоя. |
And, gazing in the direction of the bay, Dr. Rieux called to mind the plague-fires of which Lucretius tells, which the Athenians kindled on the seashore. | И доктор Риэ, глядя на залив, вспомнил о кострах, о них говорил Лукреций, - испуганные недугом афиняне раскладывали костры на берегу моря. |
The dead were brought there after nightfall, but there was not room enough, and the living fought one another with torches for a space where to lay those who had been dear to them; for they had rather engage in bloody conflicts than abandon their dead to the waves. A picture rose before him of the red glow of the pyres mirrored on a wine-dark, slumbrous sea, battling torches whirling sparks across the darkness, and thick, fetid smoke rising toward the watchful sky. | Туда ночью сносили трупы, но берега уже не хватало, и живые дрались, пуская в ход факелы, лишь бы отвоевать место в огне тому, кто был им дорог, готовы были выдержать любую кровопролитную схватку, лишь бы не бросить на произвол судьбы своего покойника... Без труда представлялось багровое пламя костров рядом со спокойной темной гладью вод, факельные битвы, потрескивание искр во мраке, густые клубы ядовитого дыма, который подымался к строго внимающему небу. |
Yes, it was not beyond the bounds of possibility.... | Трудно было не содрогнуться... |
But these extravagant forebodings dwindled in the light of reason. | Но все это умопомрачение рушилось перед доводами разума. |
True, the word "plague" had been uttered; true, at this very moment one or two victims were being seized and laid low by the disease. | Совершенно верно, слово "чума" было произнесено, совершенно верно, как раз в ту самую минуту просвистел бич и сразил одну или две жертвы. |
Still, that could stop, or be stopped. | Ну и что же - еще не поздно остановить его. |
It was only a matter of lucidly recognizing what had to be recognized; of dispelling extraneous shadows and doing what needed to be done. | Главное - это ясно осознать то, что должно быть осознано, прогнать прочь бесплодные видения и принять надлежащие меры. |
Then the plague would come to an end, because it was unthinkable, or, rather, because one thought of it on misleading lines. | И тогда-де чума остановится: ведь человек не может представить себе чуму или представляет ее неверно. |
If, as was most likely, it died out, all would be well. | Если она остановится, что всего вероятнее, тогда все образуется. |
If not, one would know it anyhow for what it was and what steps should be taken for coping with and finally overcoming it. | В противном случае люди узнают, что такое чума и нет ли средства сначала ужиться с ней, чтобы уж затем одолеть. |
The doctor opened the window, and at once the noises of the town grew louder. | Доктор отворил окно, в комнату ворвался шум города. |
The brief, intermittent sibilance of a machine-saw came from a near-by workshop. | Из соседней мастерской долетал короткий размеренный визг механической пилы. |
Rieux pulled himself together. | Риэ встряхнулся. |
There lay certitude; there, in the daily round. | Да, вот что дает уверенность - повседневный труд. |
All the rest hung on mere threads and trivial contingencies; you couldn't waste your time on it. | Все прочее держится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К этому не прилепишься. |
The thing was to do your job as it should be done. | Главное - это хорошо делать свое дело. |
The doctor's musings had reached this point when the visit of Joseph Grand was announced. | Вот о чем думал доктор Риэ, когда ему доложили, что пришел Жозеф Гран. |
Grand's duties as clerk in the Municipal Office were varied, and he was sometimes employed in the statistical department on compiling the figures of births, marriages, and deaths. | Хотя Гран служил чиновником в мэрии и занимался там самыми разнообразными делами, время от времени ему, уже в качестве частного лица, поручали составлять статистические таблицы. |
Thus it had fallen to him to add up the number of deaths during the last few days, and, being of an obliging disposition, he had volunteered to bring a copy of the latest figures to the doctor. | Так, сейчас он вел подсчет смертных случаев. И, будучи человеком обязательным, охотно согласился лично занести доктору копию своих подсчетов. |
Grand, who was waving a sheet of paper, was accompanied by his neighbor, Cottard. | Вместе с Граном явился и его сосед Коттар. Чиновник еще с порога взмахнул листком бумаги. |
"The figures are going up, doctor. Eleven deaths in forty-eight hours." | - Цифры растут, доктор, - объявил он, -одиннадцать смертей за последние сорок восемь часов. |
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.