Чума - [26]
Rieux shook hands with Cottard and asked him how he was feeling. | Риэ поздоровался с Коттаром, осведомился о его самочувствии. |
Grand put in a word explaining that Cottard was bent on thanking the doctor and apologizing for the trouble he had given. | Гран объяснил, что Коттар сам напросился прийти с ним, хотел поблагодарить доктора и принести извинения за доставленные хлопоты. |
But Rieux was gazing frowningly at the figures on the sheet of paper. | Но Риэ уже завладел списком. |
"Well," he said, "perhaps we'd better make up our minds to call this disease by its name. | - Н-да, - протянул он, - возможно, пришла пора назвать болезнь ее настоящим именем. |
So far we've been only shilly-shallying. | До сих пор мы тянули. |
Look here, I'm off to the laboratory; like to come with me?" | Пойдемте со мной, мне нужно заглянуть в лабораторию. |
"Quite so, quite so," Grand said as he went down the stairs at the doctor's heels. "I, too, believe in calling things by their name. | - Верно, верно, - твердил Гран, спускаясь вслед за доктором по лестнице. - Необходимо называть вещи своими именами. |
But what's the name in this case?" | А как прикажете называть эту болезнь? |
"That I shan't say, and anyhow you wouldn't gain anything by knowing." | - Пока еще я не могу вам ее назвать, впрочем, это вам ничего не даст. |
"You see," Grand smiled. "It's not so easy after all!" | -Вот видите, - улыбнулся Гран. - Не так-то это легко. |
They started off toward the Place d'Armes. | Они направились к Оружейной площади. |
Cottard still kept silent. | Коттар упорно молчал. |
The streets were beginning to fill up. | На улицах начал появляться народ. |
The brief dusk of our town was already giving place to night, and the first stars glimmered above the still clearly marked horizon. | Быстротечные сумерки - других в нашем краю и не бывает - уже отступали перед ночным мраком, а на еще светлом небосклоне зажглись первые звезды. |
A few moments later all the street-lamps went on, dimming the sky, and the voices in the street seemed to rise a tone. | Через несколько секунд вспыхнули уличные фонари, и сразу же все небо затянуло черной пеленой и громче стал гул голосов. |
"Excuse me," Grand said at the corner of the Place d'Armes, "but I must catch my car now. My evenings are sacred. | - Простите, но я поеду на трамвае, - сказал Г ран, когда они добрались до угла Оружейной площади. - Вечера для меня священны. |
As we say in my part of the world: | Как говорят у нас на родине: |
'Never put off to tomorrow-'" | "Никогда не откладывай на завтра...". |
Rieux had already noticed Grand's trick of professing to quote some turn of speech from "his part of the world" (he hailed from Mont?limar), and following up with some such hackneyed expression as "lost in dreams," or "pretty as a picture." | Уже не в первый раз Риэ отметил про себя эту страсть Г рана, уроженца Монтелимара, ссылаться в разговоре кстати и некстати на местные речения, да еще непременно добавлять повсеместно бытующие банальные фразы, вроде "волшебная погода" или "феерическое освещение". |
"That's so," Cottard put in. "You can never budge him from his den after dinner." | - Правильно, - подхватил Коттар. - После обеда его из дому не вытащишь. |
Rieux asked Grand if he was doing extra work for the municipality. | Риэ спросил Грана, работает ли он вечерами для мэрии. |
Grand said no, he was working on his own account. | Гран ответил - нет, работает для себя. |
"Really?" Rieux said, to keep the conversation going. "And are you getting on well with it?" | - А-а, - протянул Риэ, просто чтобы сказать что-то, - ну и как, идет дело? |
"Considering I've been at it for years, it would be surprising if I wasn't. Though in one sense there hasn't been much progress." | - Я работаю уже много лет, значит, как-то идет... Хотя, с другой стороны, особых успехов не заметно. |
"May one know"-the doctor halted-"what it is that you're engaged on?" | - А чем, в сущности, вы занимаетесь? - спросил доктор, останавливаясь. |
Grand put a hand up to his hat and tugged it down upon his big, protruding ears, then murmured some half-inaudible remark from which Rieux seemed to gather that Grand's work was connected with "the growth of a personality." | Гран, пробормотав что-то невнятное, нахлобучил на свои оттопыренные уши круглую шляпу... Риэ смутно догадался, что речь идет о каком-то личном самоусовершенствовании. |
Then he turned rather hastily and a moment later was hurrying, with short, quick steps, under the fig trees lining the boulevard de la Marne. | Но Гран уже распрощался и засеменил под фикусами бульвара Марны. |
When they were at the laboratory gate, Cottard told the doctor that he would greatly like to see him and ask his advice about something. | У дверей лаборатории Коттар сказал доктору, что очень бы хотел с ним повидаться еще раз и попросить совета. |
Rieux, who was fingering in his pocket the sheet of paper with the figures on it, said he'd better call during his consulting-hours; then, changing his mind, told him he would be in his part of the town next day and would drop in to see him at the end of the afternoon. | Риэ, нервно скручивая лежавшую в кармане таблицу, пригласил Коттара зайти к нему на прием, но тут же спохватился и сказал, что послезавтра будет в их квартале и под вечер сам заглянет к нему. |
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.