Чума - [24]

Семьдесят лет назад в Кантоне сдохло от чумы сорок тысяч крыс, прежде чем бедствие обратилось на самих жителей.
But, again, in the Canton epidemic there was no reliable way of counting up the rats.	Но и в 1871 году не было возможности точно подсчитать количество крыс.
A very rough estimate was all that could be made, with, obviously, a wide margin for error.	Подсчитывали приблизительно, скопом и, конечно, допускали при этом ошибки.
"Let's see," the doctor murmured to himself, "supposing the length of a rat to be ten inches, forty thousand rats placed end to end would make a line of..."	Между тем если одна крыса имеет в длину сантиметров тридцать, то сорок тысяч дохлых крыс, положенные в ряд, составят...
He pulled himself up sharply.	Но тут доктору изменило терпение.
He was letting his imagination play pranks-the last thing wanted just now.	Он слишком дал себе волю, а вот этого-то и не следовало допускать.
A few cases, he told himself, don't make an epidemic; they merely call for serious precautions.	Несколько случаев - это еще не эпидемия, и, в общем-то, достаточно принять необходимые меры.
He must fix his mind, first of all, on the observed facts: stupor and extreme prostration, buboes, intense thirst, delirium, dark blotches on the body, internal dilatation, and, in conclusion ... In conclusion, some words came back to the doctor's mind; aptly enough, the concluding sentence of the description of the symptoms given in his medical handbook:	Следовало держаться того, что уже известно, например, ступор, прострация, покраснение глаз, обметанные губы, головные боли, бубоны, мучительная жажда, бред, пятна на теле, ощущение внутренней распятости, а в конце концов... А в конце концов доктор Риэ мысленно подставлял фразу, которой в учебнике завершается перечисление симптомов:
"The pulse becomes fluttering, dicrotic, and intermittent, and death ensues as the result of the slightest movement."	"Пульс становится нитеобразным, и любое, самое незначительное движение влечет за собой смерть".
Yes, in conclusion, the patient's life hung on a thread, and three people out of four (he remembered the exact figures) were too impatient not to make the very slight movement that snapped the thread.	Да, в конце концов все мы висим на ниточке, и три четверти людей - это уж точная цифра -спешат сделать то самое незначительное движение, которое их и сразит.
The doctor was still looking out of the window.	Доктор все еще смотрел в окно.
Beyond it lay the tranquil radiance of a cool spring sky; inside the room a word was echoing still, the word "plague."	По ту сторону стекла - ясное весеннее небо, а по эту - слово, до сих пор звучавшее в комнате: "чума".
A word that conjured up in the doctor's mind not only what science chose to put into it, but a whole series of fantastic possibilities utterly out of keeping with that gray and yellow town under his eyes, from which were rising the sounds of mild activity characteristic of the hour; a drone rather than a bustling, the noises of a happy town, in short, if it's possible to be at once so dull and happy.	Слово это содержало в себе не только то, что пожелала вложить в него наука, но и бесконечную череду самых необычных картин, которые так не вязались с нашим желто-серым городом, в меру оживленным в этот час, скорее приглушенно жужжащим, чем шумным, в сущности-то счастливым, если можно только быть одновременно счастливым и угрюмым.

A tranquillity so casual and thoughtless seemed almost effortlessly to give the lie to those old pictures of the plague: Athens, a charnel-house reeking to heaven and deserted even by the birds; Chinese towns cluttered up with victims silent in their agony; the convicts at Marseille piling rotting corpses into pits; the building of the Great Wall in Provence to fend off the furious plague-wind; the damp, putrefying pallets stuck to the mud floor at the Constantinople lazar-house, where the patients were hauled up from their beds with hooks; the carnival of masked doctors at the Black Death; men and women copulating in the cemeteries of Milan; cartloads of dead bodies rumbling through London's ghoul-haunted darkness-nights and days filled always, everywhere, with the eternal cry of human pain.

И это мирное и такое равнодушное ко всему спокойствие одним росчерком, без особого труда зачеркивало давно известные картины бедствий: зачумленные и покинутые птицами Афиныб, китайские города, забитые безгласными умирающими, марсельских каторжников, скидывающих в ров сочащиеся кровью трупы, постройку великой провансальской стены, долженствующей остановить яростный вихрь чумы, Яффу с ее отвратительными нищими, сырые и прогнившие подстилки, валяющиеся прямо на земляном полу константинопольского лазарета, зачумленных, которых тащат крючьями, карнавал врачей в масках во время Черной чумы, соитие живых на погостах Милана, повозки для мертвецов в сраженном ужасом Лондоне и все ночи, все дни, звенящие нескончаемым людским воплем.

No, all those horrors were not near enough as yet even to ruffle the equanimity of that spring afternoon.