Чума - [22]
| Именно в это время доктор Кае гель, человек уже пожилой, зашел побеседовать к своему коллеге Риэ. | |
| "Naturally," he said to Rieux, "you know what it is." | - Надеюсь, Риэ, вы уже знаете, что это? - спросил он. |
| "I'm waiting for the result of the post-mortems." | - Хочу дождаться результата анализов. |
| "Well, I know. | -А я так знаю. |
| And I don't need any post-mortems. | И никакие анализы мне не требуются. |
| I was in China for a good part of my career, and I saw some cases in Paris twenty years ago. | Я много лет проработал в Китае, да, кроме того, лет двадцать назад наблюдал несколько случаев в Париже. |
| Only no one dared to call them by their name on that occasion. | Только тогда не посмели назвать болезнь своим именем. |
| The usual taboo, of course; the public mustn't be alarmed, that wouldn't do at all. | Общественное мнение - это же святая святых: никакой паники, главное - без паники. |
| And then, as one of my colleagues said, | К тому же один врач мне сказал: |
| 'It's unthinkable. Everyone knows it's ceased to appear in western Europe.' | "Но это немыслимо, всем известно, что на Западе она полностью исчезла". |
| Yes, everyone knew that-except the dead men. | Знать-то все знали, кроме тех, кто от нее погиб. |
| Come now, Rieux, you know as well as I do what it is." | Да и вы, Риэ, тоже знаете это не хуже меня. |
| Rieux pondered. | Риэ задумчиво молчал. |
| He was looking out of the window of his surgery, at the tall cliff that closed the half-circle of the bay on the far horizon. | Из окна кабинета был виден каменистый отрог прибрежных скал, смыкавшихся вдалеке над бухтой. |
| Though blue, the sky had a dull sheen that was softening as the light declined. | И хотя небо было голубое, сквозь лазурь пробивался какой-то тусклый блеск, меркнущий по мере того, как близился вечер. |
| "Yes, Castel," he replied. "It's hardly credible. | - Да, Кастель, - проговорил он, - а все-таки не верится. |
| But everything points to its being plague." | Но по всей видимости, это чума. |
| Castel got up and began walking toward the door. | Кастель поднялся и направился к двери. |
| "You know," the old doctor said, "what they're going to tell us? | - Вы сами знаете, что нам ответят, - сказал старик доктор. |
| That it vanished from temperate countries long ago." | "Уже давным-давно она исчезла в странах умеренного климата". |
| " 'Vanished'? What does that word really mean?" Rieux shrugged his shoulders. | - А что, в сущности, значит "исчезла"? - ответил Риэ, пожимая плечами. |
| "Yes. | - Да, представьте, исчезла. |
| And don't forget. Just under twenty years ago, in Paris too." | И не забудьте: в самом Париже меньше двадцати лет назад... |
| "Right. Let's hope it won't prove any worse this time than it did then. | - Ладно, будем надеяться, что у нас обойдется так же благополучно, как и там. |
| But really it's incredible." | Но просто не верится. |
| The word "plague" had just been uttered for the first time. | Слово "чума" было произнесено впервые. |
| At this stage of the narrative, with Dr. Bernard Rieux standing at his window, the narrator may, perhaps, be allowed to justify the doctor's uncertainty and surprise-since, with very slight differences, his reaction was the same as that of the great majority of our townsfolk. | Оставим на время доктора Риэ у окна его кабинета и позволим себе отступление с целью оправдать в глазах читателя колебания и удивление врача, тем более что первая его реакция была точно такой же, как у большинства наших сограждан, правда с некоторыми нюансами. |
| Everybody knows that pestilences have a way of recurring in the world; yet somehow we find it hard to believe in ones that crash down on our heads from a blue sky. | Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. |
| There have been as many plagues as wars in history; yet always plagues and wars take people equally by surprise. | В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, как правило, заставали людей врасплох. |
| In fact, like our fellow citizens, Rieux was caught off his guard, and we should understand his hesitations in the light of this fact; and similarly understand how he was torn between conflicting fears and confidence. | И доктора Риэ, как и наших сограждан, чума застала врасплох, и поэтому давайте постараемся понять его колебания, И постараемся также понять, почему он молчал, переходя от беспокойства к надежде. |
| When a war breaks out, people say: | Когда разражается война, люди обычно говорят: |
| "It's too stupid; it can't last long." | "Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо". |
| But though a war may well be "too stupid," that doesn't prevent its lasting. | И действительно, война - это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. |
| Stupidity has a knack of getting its way; as we should see if we were not always so much wrapped up in ourselves. | Вообще-то глупость - вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. |
| In this respect our townsfolk were like everybody else, wrapped up in themselves; in other words they were humanists: they disbelieved in pestilences. | В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, - они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. |
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.