Чума - [22]
Именно в это время доктор Кае гель, человек уже пожилой, зашел побеседовать к своему коллеге Риэ. | |
"Naturally," he said to Rieux, "you know what it is." | - Надеюсь, Риэ, вы уже знаете, что это? - спросил он. |
"I'm waiting for the result of the post-mortems." | - Хочу дождаться результата анализов. |
"Well, I know. | -А я так знаю. |
And I don't need any post-mortems. | И никакие анализы мне не требуются. |
I was in China for a good part of my career, and I saw some cases in Paris twenty years ago. | Я много лет проработал в Китае, да, кроме того, лет двадцать назад наблюдал несколько случаев в Париже. |
Only no one dared to call them by their name on that occasion. | Только тогда не посмели назвать болезнь своим именем. |
The usual taboo, of course; the public mustn't be alarmed, that wouldn't do at all. | Общественное мнение - это же святая святых: никакой паники, главное - без паники. |
And then, as one of my colleagues said, | К тому же один врач мне сказал: |
'It's unthinkable. Everyone knows it's ceased to appear in western Europe.' | "Но это немыслимо, всем известно, что на Западе она полностью исчезла". |
Yes, everyone knew that-except the dead men. | Знать-то все знали, кроме тех, кто от нее погиб. |
Come now, Rieux, you know as well as I do what it is." | Да и вы, Риэ, тоже знаете это не хуже меня. |
Rieux pondered. | Риэ задумчиво молчал. |
He was looking out of the window of his surgery, at the tall cliff that closed the half-circle of the bay on the far horizon. | Из окна кабинета был виден каменистый отрог прибрежных скал, смыкавшихся вдалеке над бухтой. |
Though blue, the sky had a dull sheen that was softening as the light declined. | И хотя небо было голубое, сквозь лазурь пробивался какой-то тусклый блеск, меркнущий по мере того, как близился вечер. |
"Yes, Castel," he replied. "It's hardly credible. | - Да, Кастель, - проговорил он, - а все-таки не верится. |
But everything points to its being plague." | Но по всей видимости, это чума. |
Castel got up and began walking toward the door. | Кастель поднялся и направился к двери. |
"You know," the old doctor said, "what they're going to tell us? | - Вы сами знаете, что нам ответят, - сказал старик доктор. |
That it vanished from temperate countries long ago." | "Уже давным-давно она исчезла в странах умеренного климата". |
" 'Vanished'? What does that word really mean?" Rieux shrugged his shoulders. | - А что, в сущности, значит "исчезла"? - ответил Риэ, пожимая плечами. |
"Yes. | - Да, представьте, исчезла. |
And don't forget. Just under twenty years ago, in Paris too." | И не забудьте: в самом Париже меньше двадцати лет назад... |
"Right. Let's hope it won't prove any worse this time than it did then. | - Ладно, будем надеяться, что у нас обойдется так же благополучно, как и там. |
But really it's incredible." | Но просто не верится. |
The word "plague" had just been uttered for the first time. | Слово "чума" было произнесено впервые. |
At this stage of the narrative, with Dr. Bernard Rieux standing at his window, the narrator may, perhaps, be allowed to justify the doctor's uncertainty and surprise-since, with very slight differences, his reaction was the same as that of the great majority of our townsfolk. | Оставим на время доктора Риэ у окна его кабинета и позволим себе отступление с целью оправдать в глазах читателя колебания и удивление врача, тем более что первая его реакция была точно такой же, как у большинства наших сограждан, правда с некоторыми нюансами. |
Everybody knows that pestilences have a way of recurring in the world; yet somehow we find it hard to believe in ones that crash down on our heads from a blue sky. | Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. |
There have been as many plagues as wars in history; yet always plagues and wars take people equally by surprise. | В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, как правило, заставали людей врасплох. |
In fact, like our fellow citizens, Rieux was caught off his guard, and we should understand his hesitations in the light of this fact; and similarly understand how he was torn between conflicting fears and confidence. | И доктора Риэ, как и наших сограждан, чума застала врасплох, и поэтому давайте постараемся понять его колебания, И постараемся также понять, почему он молчал, переходя от беспокойства к надежде. |
When a war breaks out, people say: | Когда разражается война, люди обычно говорят: |
"It's too stupid; it can't last long." | "Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо". |
But though a war may well be "too stupid," that doesn't prevent its lasting. | И действительно, война - это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. |
Stupidity has a knack of getting its way; as we should see if we were not always so much wrapped up in ourselves. | Вообще-то глупость - вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. |
In this respect our townsfolk were like everybody else, wrapped up in themselves; in other words they were humanists: they disbelieved in pestilences. | В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, - они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. |
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.