Чума - [15]

-Ты Кана знал? - спросил первый.
"Camps?	- Какого Кана?
A tall chap with a black mustache?"	Высокого такого, с черными усами?
"That's him.	- Его самого.
A switchman."	Он еще работал стрелочником.
"Ah yes, I remember now."	- Ну конечно, знал.
"Well, he's dead."	-Так вот, он умер.
"Oh? When did he die?"	- Ага, а когда?
"After that business about the rats."	- Да после этой истории с крысами.
"You don't say so!	- Смотри-ка!
What did he die of?"	А что с ним такое было?
"I couldn't say exactly. Some kind of fever.	- Не знаю, говорят, лихорадка.
Of course, he never was what you might call fit.	Да и вообще он слабого здоровья был.
He got abscesses under the arms, and they did him in, it seems."	Сделались у него нарывы под мышками. Ну, он и не выдержал.
"Still, he didn't look that different from other people."	- А ведь с виду был вроде как все.

"I wouldn't say that. He had a weak chest and he used to play the trombone in the town band.	- Нет, у него грудь была слабая, да еще он играл в духовом оркестре.
It's hard on the lungs, blowing a trombone."	А знаешь, как вредно дудеть на корнете-пистоне.
"Ah, if you've got weak lungs, it don't do you any good, blowing down a big instrument like that."	- Да, - заключил второй, - когда у человека плохое здоровье, нечего ему дудеть на корнете.
After jotting down this dialogue Tarrou went on to speculate why Camps had joined a band when it was so clearly inadvisable, and what obscure motive had led him to risk his life for the sake of parading the streets on Sunday mornings.	Взвесив эти факты, Тарру задумывается над тем, с какой стати Кан явно во вред своим собственным интересам вступил в духовой оркестр и какие скрытые причины побудили его рисковать жизнью ради сомнительного удовольствия участвовать в воскресных шествиях.
We gather that Tarrou was agreeably impressed by a little scene that took place daily on the balcony of a house facing his window.	Далее Тарру отмечает благоприятное впечатление, которое произвела на него сцена, почти ежедневно разыгрывавшаяся на балконе прямо напротив его окна.
His room at the hotel looked on to a small side street and there were always several cats sleeping in the shadow of the walls.	Его номер выходил в переулок, где в тени, отбрасываемой стенами, мирно дремали кошки.
Every day, soon after lunch, at a time when most people stayed indoors, enjoying a siesta, a dapper little old man stepped out on the balcony on the other side of the street.	Но ежедневно после второго завтрака, в те часы, когда сморенный зноем город впадал в полусон, на балконе напротив окна Тарру появлялся старичок.
He had a soldierly bearing, very erect, and affected a military style of dressing; his snow-white hair was always brushed to perfect smoothness. Leaning over the balcony he would call: "Pussy! Pussy!" in a voice at once haughty and endearing.	Седовласый, аккуратно причесанный, в костюме военного покроя, старичок, держащийся по-солдатски прямо и строго, негромко скликал кошек ласковым "кис-кис".
The cats blinked up at him with sleep-pale eyes, but made no move as yet.	Кошки, еще не трогаясь с места, подымали на него обесцвеченные сном глаза.
He then proceeded to tear some paper into scraps and let them fall into the street; interested by the fluttering shower of white butterflies, the cats came forward, lifting tentative paws toward the last scraps of paper.	Тогда старичок разрывал лист бумаги на маленькие клочки и сыпал их вниз, на улицу и на кошек, а те, соблазнившись роем беленьких бабочек, ступали на мостовую и нерешительно тянулись лапкой к обрывкам бумаги.
Then, taking careful aim, the old man would spit vigorously at the cats and, whenever a liquid missile hit the quarry, would beam with delight.	Тут старичок смачно и метко плевал на кошек. Если хотя бы один плевок достигал цели, он разражался хохотом.
Lastly, Tarrou seemed to have been quite fascinated by the commercial character of the town, whose aspect, activities, and even pleasures all seemed to be dictated by considerations of business.	Наконец, нашего Тарру, по-видимому, совсем покорил торговый облик города, где все - и самое оживление, и даже удовольствия - как бы подчинено нуждам коммерции.
This idiosyncrasy-the term he uses in his diary-was warmly approved of by Tarrou; indeed, one of his appreciative comments ends on the exclamation:	Эта особенность (именно такой термин мы встречаем в его записях) заслужила одобрение автора, и одна из хвалебных записей даже кончается словами:
"At last!"	"Вот оно как!"

These are the only passages in which our visitor's record, at this period, strikes a seemingly personal note.	Только в этих записях и проскальзывают личные нотки.
Its significance and the earnestness behind it might escape the reader on a casual perusal.	Трудно вполне оценить значение и важность этих заметок.
For example, after describing how the discovery of a dead rat led the hotel cashier to make an error in his bill, Tarrou added:	Рассказав историю о том, как кассир отеля, обнаружив дохлую крысу, допустил ошибку в счете, Тарру добавляет менее четким, чем обычно, почерком: