Чума - [13]
Next day, April 30, the sky was blue and slightly misty. | На следующий день, тридцатого апреля, с влажно-голубого неба повеял уже по-весеннему теплый ветер. |
A warm, gentle breeze was blowing, bringing with it a smell of flowers from the outlying suburbs. | Он принес из отдаленных пригородов благоухание цветов. |
The morning noises of the streets sounded louder, gayer than usual. | Утренние шумы казались звонче, жизнерадостнее обычного. |
For everyone in our little town this day brought the promise of a new lease on life, now that the shadow of fear under which they had been living for a week had lifted. | Для всего нашего небольшого городка, сбросившего с себя смутное предчувствие беды, под тяжестью которого мы прожили целую неделю, этот день стал подлинным днем прихода весны. |
Rieux, too, was in an optimistic mood when he went down to see the concierge; he had been cheered up by a letter from his wife that had come with the first mail. | Даже Риэ, получивший от жены бодрое письмо, спустился к привратнику с ощущением какой-то душевной легкости. |
Old M. Michel's temperature had gone down to 99 and, though he still looked very weak, he was smiling. | И в самом деле, температура к утру упала до 38°. Больной слабо улыбнулся, не поднимая головы с подушки. |
"He's better, Doctor, isn't he?" his wife inquired. | - Ему лучше, да, доктор? - спросила жена. |
"Well, it's a bit too early to say." | - Подождем еще немного. |
At noon the sick man's temperature shot up abruptly to 104, he was in constant delirium and had started vomiting again. | Но к полудню температура сразу поднялась до 40°, больной не переставая бредил, приступы рвоты участились. |
The ganglia in the neck were painful to the touch, and the old man seemed to be straining to hold his head as far as possible from his body. | Железы на шее стали еще болезненнее на ощупь, и привратник все закидывал голову, как будто ему хотелось держать ее как можно дальше от тела. |
His wife sat at the foot of the bed, her hands on the counterpane, gently clasping his feet. | Жена сидела в изножье постели и через одеяло легонько придерживала ноги больного. |
She gazed at Rieux imploringly. | Она молча взглянула на врача. |
"Listen," he said, "we'll have to move him to a hospital and try a special treatment. | - Вот что, - сказал Риэ, - его необходимо изолировать и провести специальный курс лечения. |
I'll ring up for the ambulance." | Я позвоню в госпиталь, и мы перевезем его в карете "скорой помощи". |
Two hours later the doctor and Mme. Michel were in the ambulance bending over the sick man. | Часа через два, уже сидя в машине "скорой помощи", доктор и жена больного склонились над ним. |
Rambling words were issuing from the gaping mouth, thickly coated now with sordes. He kept on repeating: | С обметанных, распухших губ срывались обрывки слов: |
"Them rats! | "Крысы! |
Them damned rats!" | Крысы!" |
His face had gone livid, a grayish green, his lips were bloodless, his breath came in sudden gasps. His limbs spread out by the ganglia, embedded in the berth as if he were trying to bury himself in it or a voice from the depths of the earth were summoning him below, the unhappy man seemed to be stifling under some unseen pressure. | Лицо его позеленело, губы стали как восковые, веки словно налились свинцом, дышал он прерывисто, поверхностно и, как бы распятый разбухшими железами, все жался в угол откидной койки, будто хотел, чтобы она захлопнулась над ним, будто какой-то голос, идущий из недр земли, не переставая звал его, задыхающегося под какой-то невидимой тяжестью. |
His wife was sobbing. | Жена плакала. |
"Isn't there any hope left, Doctor?" | - Значит, доктор, надежды уже нет? |
"He's dead," said Rieux. | - Он скончался, - ответил Риэ. |
Michel's death marked, one might say, the end of the first period, that of bewildering portents, and the beginning of another, relatively more trying, in which the perplexity of the early days gradually gave place to panic. | Смерть привратника, можно сказать, подвела черту под первым периодом зловещих предзнаменований и положила начало второму, относительно более трудному, где первоначальное изумление мало-помалу перешло в панику. |
Reviewing that first phase in the light of subsequent events, our townsfolk realized that they had never dreamed it possible that our little town should be chosen out for the scene of such grotesque happenings as the wholesale death of rats in broad daylight or the decease of concierges through exotic maladies. | Прежде никто из наших сограждан даже мысли никогда не допускал - они поняли это только сейчас, - что именно нашему городку предназначено стать тем самым местом, где среди белого дня околевают крысы, а привратники гибнут от загадочных недугов. |
In this respect they were wrong, and their views obviously called for revision. | С этой точки зрения мы, следовательно, заблуждались, и нам пришлось срочно пересматривать свои представления о мире. |
Still, if things had gone thus far and no farther, force of habit would doubtless have gained the day, as usual. | Если бы дело тем и ограничилось, привычка взяла бы верх. |
But other members of our community, not all menials or poor people, were to follow the path down which M. Michel had led the way. |
«Миф о Сизифе» — философское эссе, в котором автор представляет бессмысленный и бесконечный труд Сизифа как метафору современного общества. Зачем мы работаем каждый день? Кому это нужно? Ежедневный поход на службу — такая же по существу абсурдная работа, как и постоянная попытка поднять камень на гору, с которой он все равно скатится вниз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Падение» — произведение позднего Камю, отразившее существенные особенности его творческой эволюции. Повесть представляет собой исповедь «ложного пророка», человека умного, но бесчестного, пытающегося собственный нравственный проступок оправдать всеобщей, по его убеждению, низостью и порочностью. Его главная забота — оправдать себя, а главное качество, неспособность любить. В «Падении» Камю учиняет расправу над собственным мировоззрением.Впервые на русском языке повесть опубликована в 1969 году в журнале «Новый мир».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первый том сочинений А.Камю вошли ранее публиковавшиеся произведения, а также впервые переведенная ранняя эссеистика и отдельные эссе из сборников «Изнанка и лицо», «Брачный пир».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.