Чудовище Южных Окраин - [5]

— Я полагаю, — произнес я возможно более веско, — что мы не станем спрашивать твоего разрешения, Гримнир.

Гримнир повертел своей лохматой башкой.

— Ты действительно так предан этому человеку, Кода?

— Да уж, с вами его не брошу, — вызывающе ответил я.

— Ведь он может сунуться туда, где опасно… а, Кода?

Это была уже наглость. Я почувствовал, что уши мои краснеют. Я, конечно, большой трус, у меня это в крови — а кто когда видел, чтоб нечисть была храброй? — но Исангарда я никогда еще не бросал, а он, кстати, частенько ввязывался в совершенно нелепые истории.

— Если он полезет туда, где опасно, — произнес я четко, чтобы эта дубина уяснила себе раз и навсегда, какие вопросы задавать не стоит, — то найдется друг, который не даст ему пропасть. И это будешь не ты, смею тебя заверить.

Он подцепил меня своим корявым пальцем за завязки плаща и подтащил к себе, разглядывая с бесцеремонным любопытством.

— Не пойму, — сказал он задумчиво, словно обращаясь сам к себе, — договор он с тобой подписал, что ли? Как ты попал к нему в услужение? Он, вроде, не колдун. Обыкновенный бродяга без царя в голове.

— Сам ты без царя в голове, — прошипел я, подыхая от злости. — Я Пустынный Кода. Пустынные Коды никому не служат. Но это не значит, что у них нет чувств.

— Смотри-ка, чувствительный! — искренне удивился Гримнир и отпустил меня.

Я вылетел из дома арбалетным болтом. Наскочив в темных сенях на предательски упавшее жестяное корыто, я еще раз торжественно поклялся нагадить этому Гримниру при первой же возможности.

Все мои надежды на то, что посветление за окном означает конец дождя, рухнули. Это был всего-навсего рассвет.

Я вышел на высокое крыльцо и огляделся. Напротив крыльца был небольшой запущенный огород, заросший хреном и лебедой и отгороженный символическим заборчиком из неоструганного тонкого ствола сосенки, положенного на чурбачки. Я увидел три куста крыжовника, махровых и приземистых, прикрученный к яблоне умывальник и под ним таз, заплеванный снизу песком.

Босая, с торчащими косичками цвета льна, Имлах чистила под дождем рыбу на мокром столе, покрытом облезлой клеенкой. Рыбья чешуя летела из-под ножа, светлая, как капли дождя.

Я сел на крыльцо и стал смотреть, как она управляется с рыбой. Странно было думать о том, что вокруг нас нет ни одной живой души. Только угрюмые леса с заросшими тропками и гибельные болота, бескрайние, как моя родная пустыня, но куда более коварные. И что толку от того, что я наделен кое-какими способностями? У себя дома я мог бы развернуться в полную силу. А здесь, на самом краю обитаемых миров, мне только и оставалось, что бездумно плестись за человеком, который когда-то спас мою жизнь, и время от времени следить за тем, чтобы он не угробил свою.

Имлах заметила, наконец, мое присутствие, подняла на меня глаза и улыбнулась. Эдакая растрепанная невинность.

— Твой хозяин спит, Кода?

И эта туда же.

— Он мне не хозяин, — проворчал я, чувствуя, что опять выхожу из себя. — Я Пустынный Кода.

Она вздохнула.

— Да Кода ты, Кода, кто спорит…

— Когда он проснется, мы уйдем, — объявил я.

— И я с вами, — подхватила Имлах, усердно налегая на нож, чтобы отрезать рыбине голову.

Я чуть с крыльца не упал.

А она невозмутимо добавила:

— Исангард обещал взять меня с собой.

— Он не мог тебе обещать, — возмутился я. — Он не мог ничего тебе обещать, не посоветовавшись со мной.

— Он сказал, что попросит тебя, и ты согласишься.

Я так разозлился — не передать.

— Если ОН попросит, — сказал я мрачно, — то я, конечно, не стану возражать. Но запомни, Имлах, один только намек на предательство с твоей стороны, и я скажу ему, кто ты такая.

Я правильно угадал ее слабое место. Она жалобно заморгала своими белыми ресницами, и нижняя губа у нее задрожала. Она здорово перепугалась, я видел.

— Ну и кто я, по-твоему, такая? — спросила она, старательно изображая спокойствие.

А мне и изображать не надо было.

— Нелюдь ты, — равнодушно сказал я. — А его ты об этом, конечно, в известность не поставила. Человеком прикидываешься. Ладно, прикидывайся, морочь ему голову. Но смотри, Имлах, я тебя предупредил. В случае чего я за себя не ручаюсь.

Она побледнела, и на ее лице стали заметны веснушки. Она смотрела на меня укоризненно, дождь поливал ее, смывая с исцарапанных, покрытых слабым загаром рук налипшую рыбью чешую. Мне даже жаль ее стало на миг, но я заставил себя быть суровым для пользы дела и гордо поднялся на крыльцо, чтобы пройти в дом и разбудить Исангарда.

3. НА БОЛОТЕ

Болото. Бескрайнее, безнадежное и бесконечно коварное. Я шел следом за Исангардом. Прыгая с кочки на кочку, каждую секунду ожидая трясины, из которой уже будет не выбраться, шарахаясь от черных деревьев, я невольно сожалел о лесе. Пусть там сыро, пусть ветки эти цепляются, пусть муравьи кусаются, как ненормальные, — но там хоть земля под ногами твердая. А не этот гамак, подвешенный над пропастью. Я попытался выяснить, на какой глубине у этой пропасти дно. Оказалось, что дна вообще нет, но зато там торф. Торф — отличное топливо, сказал Исангард. Меня это, понятное дело, ужасно вдохновило.

Болото то стонало, то булькало, то сопело. Создавалось впечатление, будто мы топаем по шкуре гигантского сонного существа.