Чудо-планета - пасека деда! - [9]

Операцию, как сейчас помню, провели на редкость удачно. — И без шума, и без потерь. Загнали, значит, коровенок в укрытие, в лес. И только остановили стадо, как они рев подняли. Мы, деревенские, быстро причину угадали: забеспокоились дойные коровы. Их с полсотни оказалось.

Комполка, не мешкая, к брату–солдату с вопросом обратился: «Есть ли способные подоить буренок?»

Нас, кавалеристов, десятка полтора вышло из строя. Начали мы доить коров. Те сразу и поутихли, присмирели. Молока, кажись, с десяток ведер набралось. Командир и говорит: «Не пропадать же добру. Раненых напоить досыта. Всем остальным — губы смочить…»

Будто эликсиру тогда я глотнул. Так и проносил всю войну на губах запах парного молока! А вы, бесята, вздумали от него отказываться. Э–хе–хе, времена…

— А что стало с теми коровами? — поинтересовался Витька.

— Коров тогда мы вглубь брянских лесов отправили, к партизанам. Там базировалось крупное соединение. А что с ними дальше стало — мне не известно.

Дед помолчал минутку и закончил рассказ так:

— Не держать корову на пасеке — так и куры засмеют. Я как определился сюда, первым долгом обзавелся телочкой. С той поры коровы у меня не переводятся. Молоко парное, скажу я вам, лишь поначалу пить неприятно. А привыкнешь — и меду не надо.

Дед оказался прав. Через пару дней мы уж не представляли жизнь на пасеке без парного молока.

РОДНИЧОК ГОВОРУН

Деду шло быть воспитателем. Мы с Витькой сразу отметили, что из него вышел бы неплохой учитель. Он был требовательным. Разговаривал с нами на равных. Командовал только в шутку. Но больше всего нам понравилось то, что дед полагался на нашу самостоятельность.

Умел дед держать слово. Например, наказы наших родителей были для него законом. С них и начиналась наша новая жизнь на пасеке. Как и обещал папе, дед в первый же вечер, когда управился по хозяйству, побеспокоился о нашем распорядке дня:

— День будете начинать, как отец велел, с зарядки. А после нее что положено? Верно, умываться. Холодной воды, надеюсь, не боитесь?

— Никак нет! — выпалили мы по–солдатски.

— Добре. Тогда советую к говоруну бегать. Водица в нем… Мертвого воскресит или нет, не скажу. Не испытывал. Но сон как рукой снимет. Тысячу раз проверено.

— Что за говорун? — переглянулись мы с Витькой?

— Так родничок прозывается, — растолковал дед. — Я считаю: он тут всему голова. И пасека благодаря ему здесь создана, на нем и держится.

— Больно загадочно объясняешь, — заметил я.

— А ты как хотел? Жизнь — она сплошные загадки, зачастую ими объясняется. Прежде, чем строить поселок или, скажем, обосновать хутор, человек подбирает подходящее место. Главное тут условие — вода. Она для жизни людей второе значение имеет, после воздуха. Под нашу пасеку прадеды облюбовали эту впадину не случайно. Причиной тому родник–говорун. Он поит студеной водицей всю местную живность.

— А кто его говоруном назвал? — полюбопытствовал Витя.

— Мне так приглянулось. Да он и по правде говорун! Когда услышите его, сами убедитесь, что прав ваш дед.

— Видишь, в чем отгадка, — обратился ко мне брат.

Я понимающе закивал головой.

— Так вот, — продолжил дед, — отправляясь умываться к роднику, захватывайте эту канистру. Видите, я приспособил к ней ручки, чтобы удобно было нести ее вдвоем. Будете доставлять воду для нужд пасеки. Посчитаем, это ваша основная обязанность по хозяйству. Да что на пальцах объясняться? Познакомлю вас с родником, пока на дворе светло. Незачем до утра экскурсию откладывать.

Мы с канистрой пошагали за дедом. Собаки поднялись без приглашения и поплелись за нами. За поворотом дед свернул вправо, на тропу. Она убегала вниз по пологому склону, упиравшемуся недалеко, в низине, в заросли тальника. Метров за сорок от зарослей дед неожиданно остановился и велел нам притихнуть. Пыхтевшие позади собаки тоже выполнили команду: улеглись прямо на тропе, притаились.

— Слышите? — после паузы дед указал рукой на кусты тальника.

— Похоже, вода журчит, — первым отозвался Витька.

— Будто ее льют из лейки, — добавил я.

— Верно, напоминает, — согласился дед, — словно из лейки вода шлепается. Это и есть ручей. Особенно вечерами, при луне, он отчетливо разговаривает. Я иногда специально прихожу послушать. Луна словно по заказу ручья подкатывает к макушкам тальника. Протяни руку — и достанешь ее. А он, несказанно радехонький, все журчит и журчит. И так они цельную ночь вместе: она светит, а он, знай себе, журчит, будто ее развлекает.

Дед постоял с минутку молча и размашисто зашагал к тальнику, мы едва поспевали за ним. Остановился он у громадного светло-зеленого куста, опоясанного густой, высоченной травой. Из нее высовывалась белесая труба, толщиной в гусиное яйцо. Из трубы проворно выбивалась упругая струя воды, слабо серебрясь под лучами закатного солнца. Водица с размаху шлепалась в неглубокую скалистую лунку, пенясь, барахталась в ней. Брызги бисером разлетались во все стороны. Присмотревшись, я обнаружил, что бурлящая в лунке вода выталкивалась в арычок. В нем она сразу успокаивалась. И, не спеша, продолжала путь по низине, исчезая с глаз в зарослях в двух–трех шагах от лунки.