Чудесные истории - [53]

Летел-летел зонтик и через какое-то время оказался он в неизвестной стране. Красивая была страна, ни маленькая, ни большая, старая, с историей. Как известно, всё познаётся в сравнении, и в этой старой стране с древней историей вдруг почувствовал себя зонтик молодым, даже с поломанными спицами и провисающим куполом. Среди старых небольших улиц, выложенных булыжником, и обшарпанных стен зонтик выглядел очень органично и в чём-то даже современно. Да и новое место постепенно наполняло его чем-то новым, доселе неведомым. И это уже было признаком начинающегося выздоровления. Настроение менялось, но со спицами нужно было что-то делать.

В один из дней зонтик вышел из дому пораньше и отправился на поиски мастера. Он был уверен, что в этом удивительном месте он обязательно его встретит. И первым делом он решил заглянуть на базар. Базар — это сердце любого города, там собираются все торговцы и лучшие местные мастера, и каждый щедро зазывает к себе, расхваливая свой товар или своё умение. Прогулялся зонтик по рынку, но так ничего для себя и не выбрал. Он кружил над торговыми рядами, слушая шумные крики местных зазывал, их громкие прерывистые шутки друг с другом, которыми они перекидывались, будто играли в бадминтон. Интересно было зонтику, но во всём этом гомоне утренней рыночной жизни не было того, что он искал. И отправился он дальше.

Путь получился неблизкий, ему даже пришлось переночевать в дороге. Место, где он остановился, располагалось на краю какого-то древнего поселения, и проснувшись рано утром, зонтик отправился изучать окрестности. Почему-то его тянуло именно к этому поселению, любопытство и какой-то внутренний трепет направляли его именно туда. И вскоре это таинственное место открылось перед ним — перед зонтиком простиралось не маленькое, но и не большое старое поселение, некогда построенное древними людьми из камня и глины. Оно представляло собой лабиринт, но почему-то совсем нестрашно было в нём заблудиться, почему-то каждый, кто шёл по его сухим, потрескавшимся от времени и солнца улицам, был уверен, что придёт туда, куда ему нужно. Зонтик тоже не побоялся оказаться совсем один среди пустынных каменистых построек. Он скользил по глиняному лабиринту, представляя, как здесь жили люди раньше, как незамысловато и размеренно протекала их жизнь — и в то же время целесообразно и мудро. Думая об этом, он вдруг сам не заметил, как провалился в глубины своей души и смело и вместе с тем нежно и трепетно знакомился с её лабиринтами. Какое-то удивительное и обволакивающее чувство вдруг охватило его, он почувствовал единение со своим внутренним миром, где тихо, тепло и спокойно, и лишь лёгкий волнующий трепет напоминает, что он готов слышать свой внутренний голос и доверять себе и миру. Он ощутил силу своей внутренней опоры, которая не зависела ни от чего внешнего, и было не важно, где он, зонтик, находится: то ли в шумном современном городе, то ли в древнем поселении, то ли где-то ещё. Внутри было хорошо и спокойно. Это была именно та опора, на которую он мог опираться, где бы он ни находился и что бы ни происходило. В этом гармоничном состоянии, состоянии внутренней целостности, зонтик вдруг вернулся из задумчивости и увидел, что лабиринт древнего города закончился, и он уже уверенно шагает по просёлочной дороге. Он шёл и чувствовал, как по его израненному зонтичному телу жарко разливаются питательные соки жизни, и он вдруг понял, что мастер ему больше не нужен, и даже больше — что он и есть мастер.

Инесса Подгородецкая

Instagram: @inessa_podgorodetskaya

Семь жизней Марии

В доме Антиповых царила абсолютная тишина. Все собрались в дальней спальной комнате и молча молились. Света не было уже третий час. И тонкие восковые свечи, догорая одна за другой, лишь ненадолго освещали графитовый январский сумрак.

Ариадна лежала в центре огромной двуспальной кровати. Маленькая, худенькая, она сильно ослабла и уже никого не узнавала. Её некогда милое и румяное личико совсем посинело, глазки закатились, а из измученной детской груди вырывался страшный звериный хрип, который был слышен даже в самых дальних углах просторной трёхкомнатной квартиры.

Приезжавшие днём доктора не давали никакой надежды. Страшный и коварный монстр — дифтерия — явно одерживал победу, и родственники лишь изредка вздыхали, пряча от Андрея глаза, полные слёз. Отец уже почти сутки не отходил от постели больной дочери, боясь пропустить её последних вздох.

Из прихожей раздался протяжный звонок, ненадолго прерывая тягостное молчание. Спустя всего несколько мгновений в дверном проеме, соединявшем спальню с залом, мелькнула фигура отца Серафима. Он остановился у журнального столика, чиркнул спичкой, зажег лампадку и начал расставлять иконы и молитвословы.

Убитый горем Андрей молча взял на руки умирающую Ариадну вместе с подушкой и мягким розовым одеяльцем и понес в зал. Отец Серафим открыл Святое Евангелие и начал молебен. С улицы доносился лёгкий колокольный звон, призывающий к вечерней службе.

Батюшка сочным, тягучим, как мёд, басом, продолжал читать псалмы, периодически заглушая ужасный детский хрип. Неожиданно Андрей резко поднял вверх указательный палец правой руки, удерживавшей девочку в одеяле, и отец Серафим замолчал. Мужчина наклонился над головой дочери и сквозь едва различимый шепот услышал надрывное и хрипящее: «Мама…».