Чудесные истории - [51]

Тени постепенно отступали вместе с ночью. Их небольшая группа только что вышла из глухой чащи. Хриплый женский крик пронзил воздух.

— Андрей! Она там…

Он не сразу понял, что звук реален. Потом — оглянулся на жену. Лена стояла по колено в воде, сжимала в руке грязного плюшевого зайца и, не мигая, смотрела вперёд. Что это? В центре болотца он заметил розовую шапочку с помпоном. Дочка дала ей имя Помпоша и не снимала целый день после покупки, даже в душ в ней хотела идти. Помпоша лежала на поверхности воды, а рядом торчала маленькая детская ручка.

Мир исчез. Андрей не видел ничего, кроме кусочка розового меха, единственной цели. Со всех сторон подступала вода. Зеленая вонючая жижа пузырилась рядом. Она сопротивлялась и не пускала Андрея. Каждый шаг требовал бОльших усилий, чем предыдущий. Он разгребал ладонями маслянистую трясину.

Наконец, одной рукой он дотянулся до шапочки, а другой схватил и резко дернул грязную ладошку. В руке он сжимал деревяшку, разделившуюся на конце на пять веточек поменьше. Не рука, а дубовая ветка. Он обознался. Болото любит обманы, но Андрей никогда не думал, что попадется на них сам.

Несколько долгих секунд он смотрел на чернеющую кору. Паника обожгла разум: «Если шапочка здесь, то, возможно, Машенька внизу…» Он греб на одном месте, силясь раскопать и увидеть хоть что-то в глубине.

Опомнившись, Андрей осознал, что под ногами нет опоры. Топь схватила и теперь утягивает на дно. Внезапно включились звуки. Андрею кричали со всех сторон. Справа несколько его ребят и Лена клонили к земле крепкую длинную берёзку. Стараясь по возможности лечь на поверхность, Андрей схватился за дерево и принялся вытаскивать себя из трясины.

Лена схватила его за щёки ладонями, как только Андрей выкарабкался на мягкую землю. Она обнимала его и будто в бреду шептала:

— Её там нет, нет. Это только шапка. Она выбралась. Я бы почувствовала, если бы… Я знаю…

Они оба ненадолго затихли, склонившись друг к другу. Тишину прервал голос:

— Извините, Андрей Петрович. Мы с ребятами заметили следы какого-то животного с другой стороны от… вашей находки. Надо бы проверить.

Андрей подобрался и встал, глядя на помощника:

— Да, веди, Саша. Время уходит.

Они долго шли по следу зверя, тащившего за собой добычу. Так глубоко в этой части леса Андрей ещё не бывал. Идти становилось всё тяжелее, то и дело ноги натыкались на корни вековых деревьев. Затем перед ними вырос дуб-великан.

У подножья дерева скалилась и шипела крупная лисица, защищая добычу. Ребенка. Белое, в царапинах лицо, слипшиеся волосы, зеленая от грязи куртка. Неужели опоздали?

— Машенька, дочка!

Животное принюхалось и отступило.

Они склонились над дочерью. Девочка спала в углублении между двух корней, как в колыбели. Тепло разлилось по телу Андрея. Он встретился взглядом с женой. Маша здесь — замёрзшая, израненная, но живая.

Лена подняла рюкзак. Из открытого кармашка торчала серебряная цепочка и шляпки грибов.

— Надеюсь, она их не ела. Это мицена, ядовитый гриб, галлюцинации вызывать может, — вздыхая проговорил Саша и пошёл вперёд.

Андрей подхватил дочку на руки. Лена не переставая ощупывала её, слёзы рисовали дорожки на грязных щеках.

— Папа, мама, вы тут?! Теперь всё будет хорошо. Я разбудила Лихо, но это ничего. Я справилась!

Лена зажмурилась и крепко, до боли сжала их обоих в объятиях.

Радостная суета нахлынула со всех сторон. «Красивое место, — подумал Андрей, — осень в этом году тёплая: купальницы вон снова зацвели». Они двинулись в обратный путь. Погода менялась. Дул сильный ветер, и Андрею показалось, что древний дуб кивает им вслед.

Ксения Жааф

facebook.com/kseniya.jaafar

Творческий подход в бизнесе и жизни

Катарсис

— И давно это у вас?

— С-с самого детства, — немного заикаясь, сказала девушка. — Я этого уже не помню, но мама рассказывала, что это случилось после их большой ссоры с отцом. Когда они в очередной раз ругались, я была маленькая и очень испугалась, я вбежала к ним в комнату и начала плакать, я кричала, чтобы они остановились. Но они не обращали на меня внимания, и я, на ходу схватив какую-то одежду, выбежала из дома. Как потом оказалось, в незакрытую дверь за мной прошмыгнул из квартиры наш кот, мой любимый Бася. Вообще-то его звали Барсик, но это имя я тогда сложно выговаривала, у меня получалось Бася, так это за ним и закрепилось. В общем, я в слезах у-убежала. Не помню, где и сколько я блуждала, но в конце концов меня нашли заплаканную и замёрзшую в соседнем дворе. И всё бы хорошо, только Бася пропал. Меня немного поругали и успокоились. Только вот я — нет. После этого я замкнулась в себе, я винила себя, и этому не было выхода. Потому что Бася так и не нашёлся. А я вдруг начала заикаться, не всегда, а только когда волнуюсь. Родители очень переживали и к кому только меня ни водили, всё напрасно. В том смысле, что заикание, может, и стало более мягким, менее заметным, что ли, только вот печаль не ушла, а ещё больше нарастала. Мне кажется, что я до сих пор ношу её в себе. А вот родители, пока я росла, почти перестали ругаться.

Психотерапевт, привычно расположившись в кожаном кресле, внимательно слушал. Перед ним сидела красивая молодая женщина. Она действительно выглядела печальной, будто все горести мира соединились в этом хрупком теле. Солнечный луч, дерзко проскользнувший сквозь открытые щели тканевых жалюзи, настойчиво гладил её туго сплетённые безмолвные руки. Впрочем, почему безмолвные? Они очень даже громко кричали о внутреннем напряжении и невозможности их разомкнуть. Однако от проницательного взгляда терапевта не ускользнуло и противоречие: сжатые плотно руки красноречиво спорили с потоком прорвавшейся речи, девушка сбивчиво, немного заикаясь, будто залпом, говорила — словно прорвало поток, лавину, которую долго держали взаперти. Луч и противоречие давали надежду. А пока в выражении лица его красивой клиентки и в её позе читалась глубокая вселенская грусть, а вместе с ней неуверенность и стойкость одновременно. Как будто эту непосильную ношу она взялась нести до конца, но в то же время так хотела от неё избавиться, возможно, отчасти боясь себе в этом признаться. И то, что она пришла, означало желание перемен и готовность им наконец открыться, то, что уже невмоготу и что сил на эту внутреннюю борьбу почти не осталось. Сколько за свою практику он видел случаев, часто, казалось, безвыходных, часто надуманных и совсем простых, где всё вроде бы лежало на поверхности. Однако результат не всегда зависит от сложности самой проблемы. Скорее, от самого пациента. Поэтому, к сожалению, не всем удавалось помочь, некоторые были готовы умереть, но не сдаться. Им казалось, что иначе они предадут себя. В реальности же всё оказывалось наоборот. Этот болезненный путь капитуляции защит был способом вновь обрести себя. И прорвавшийся словесный поток и доверие к терапевту были началом этого пути — началом освобождения.