Чудесные истории - [36]
Мы ещё немного посидели в комнате. И как-то совсем перестали обижаться на бабулю.
Виктория Павловская-Кравчук
Жертва
— Во-вторых, у меня последняя стадия рака. И я хочу, чтобы оставшиеся дни он провёл со мной, — тихая, немолодая женщина умоляла спасти её сына, вытирала платком слёзы, струящиеся по щекам.
— В-третьих, вы — моя последняя надежда. Говорят, что только вы способны что-нибудь придумать в этой ситуации.
Мы сидели друг напротив друга и молчали. Такая тишина, наверное, бывает там, у Бога. Торопиться больше некуда. Время остановилось. Вперёд пути нет. И назад тоже.
За окном тихо падал снег. Он укрывал белоснежным покрывалом землю и успокаивал души людей. Делал всех мягче и добрее. По крайней мере, мне хотелось в это верить.
Я впервые стала разглядывать клиентку. Мысль споткнулась на вопросе: и почему я никогда не делала этого раньше? Совершенно не обращала внимания на внешность людей, которые обращались ко мне за помощью. Всегда до мельчайших деталей выуживала подробности совершенных преступлений, не замечала лица, одежду, даже имен не запоминала. Стала рассматривать её пристально, как агроном изучает росток пшеницы. Сначала — руки, беззвучно теребящие мокрый от слёз платок, испещрённые пересушенной паутинкой морщинок и такие тонкие, что казалось, в них уже нет жизни. Случайный взгляд мгновенно определил, сколько работы переделали эти, не знавшие маникюра. Сколько перестирали вручную белья. Сколько, наверное, вытерли слёз: и своих, и чужих. Изящные, тонкие, невероятно чистые. Ладошки сомкнуты, как в молитве. Маленькая грудь казалась очень гармоничной всей её ладной фигурке. Мой взгляд медленно поднимался вверх, скользя по простенькой коричневой кофточке с белым вязаным ажурным воротничком на худой, как стебель незабудки, шее. Кожа казалась обескровленной и мраморно бледной. Голова аккуратно покрыта белоснежным платком. Волос, наверное, уже нет. От неё веяло могильной безысходностью. Я быстро скользнула взглядом по её мокрым от слёз щекам, но вдруг словно потеряла равновесие и утонула в огромных карих глазах.
Сердце сжалось. Стало жутко. Какая ещё мать может такое выдержать? И что, кроме боли, знала эта женщина? Была ли она счастлива в своей уже угасающей жизни? Где она черпала силы терпеть, любить и жить? В то время я ещё не знала, насколько сильна любовь матери к сыну.
Я опустила голову. Жалость к этой худенькой женщине пронзила всё моё существо. Невозможно представить, как она пережила четыре предыдущих суда, четыре предыдущих приговора, по которым её сын уже отсидел двадцать лет. И как ей пережить ещё и это пятое, двойное убийство?
На какое-то мгновение показалось, что смотрю сериал. Всё, что услышала от неё, было неправдоподобным: и эти преступления, и приговоры, а главное, её отношение ко всему происходящему. Где она черпала силы, чтобы пережить и не сломаться, не озлобиться, нести этот крест, не ропща на судьбу?
Мой адвокатский мозг стал издавать сигналы опасности: «Это какая-то подстава! Обман! Сейчас она предложит взятку, и в кабинет войдут работники правоохранительных органов. Представляешь, как в тюрьме над тобой будут смеяться: ты что, не могла четыре умножить минимум на семь? Он должен был отсидеть двадцать восемь лет! Он что, в день освобождения убивал следующую жертву? А она? Она разве выглядит на шестидесятипятилетнюю женщину? Ей на вид больше пятидесяти не дашь».
В чувство меня привёл запах мандаринов, которые я машинально начала очищать, чтобы сделать ей хоть что-нибудь приятное. Она робко взяла протянутые ей дольки и спрятала в чистых ладонях.
Наши взгляды встретились. Я даже содрогнулась от ужаса: передо мной сидел живой портрет графини Карпио, маркизы де ла Солана, кисти Гойи. Интересно, не знал ли Гойя о своей героине то, что знала о сидевшей напротив меня женщине я?
Смотрела на неё и мысленно рассуждала: «Ну что ты накручиваешь себя! В первую судимость, учитывая „чистосердечное признание“ и „определённые договоренности“, ему дали за неосторожное убийство года три. Возможно, за примерное поведение он отсидел полсрока или даже две трети, и был отпущен на свободу. За второе мог получить лет семь и тоже через пять выйти досрочно. А за третье и четвёртое так же мог освобождаться досрочно или по амнистии».
В итоге адвокатский авантюризм всё же одержал победу над разумом. Я взялась ей помогать. Но что значит моё желание против решения всей системы? Кто его освободит, уже четырежды судимого? Ведь в рассказ матери даже я с трудом верила. Если начать раскручивать поведанную ею правду, кто это будет доказывать? Всем будет просто лень. Если вывести всё на чистую воду, то нужно будет отменять предыдущие приговоры. Кто на это пойдёт? Никто. Всем дорога своя работа. И они будут держаться за неё руками и ногами.
Кровь будто молотками стучала в голове: ищи выход, ищи, он должен быть. Если всё действительно так, как говорит мать, весь мир будет тебе помогать. Нужно просто действовать. По всем направлениям.
Начала с самого лёгкого. Побежала просить совета у «мэтров»: асов в рецидивных преступлениях и убийствах. Но все смеялись мне в лицо. Говорили, что я сумасшедшая. Где это видано, чтобы «по пятой ходке» получить условное наказание? Минимум, о чём можно просить в суде, — пять лет лишения свободы. И то при соответствующей «доказательной базе».
