Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего - [109]

* * *

Среди когорты переводчиков с языков народов СССР были, безусловно, и очень талантливые люди, к примеру Н. Гребнев — человек чрезвычайно умный и циничный. Знаменитым переводчиком считался и Козловский. Главным образом, «переводили» с языков народов СССР москвичи; ленинградцы занимались этим малопочтенным делом неохотно.

* * *

Теперь должно быть понятно, почему переводы книг с французского, английского и немецкого пользовались такой бешеной популярностью.

ИМЭЛ

В СССР существовал громадный научно-исследовательский институт ИМЭЛ. Расшифровывалось название так: Институт Маркса, Энгельса, Ленина. Задача сотрудников ИМЭЛ состояла в изучении трудов, как тогда считалось, великих основоположников науки всех наук — марксизма-ленинизма.

Сразу после смерти Сталина ожидали, что ИМЭЛ переименуют в ИМЭЛ-С. Но этого не произошло. ИМЭЛ остался ИМЭЛом.

У нас с мужем в ИМЭЛ было много знакомых: приятель Д. Е. еще по университету Лева Гольман и его жена Леля Подвигина — школьная подруга моей Мухи-Мухочки (Марины Владимировны Ивановой).

Знали мы в ИМЭЛ и других сотрудников, бывших студентов ИФЛИ, где училась я, и истфака МГУ, где учился муж. Все они были достойные работящие ребята. Особенно Лева Гольман, который, несмотря на «пятый пункт», считался главным специалистом по Энгельсу.

Гольман храбро воевал, потерял на фронте ногу, однако благодаря ИМЭЛ не только стал востребованным ученым, но и получил вместе с Подвигиной отличную (бесплатную) квартиру в центре Москвы и еще целый ряд благ и привилегий. В частности, вдвоем с Лелей они ездили в турпоездки по самым востребованным у советских граждан странам: Франции, Англии, ФРГ (остальным совкам путешествовать вместе со своей «половиной» не разрешалось — не дай бог, сбегут!).

У Подвигиной от первого брака была дочь, эта девочка стала родной и для Левы…

Мы с четой Гольманов встречались редко. Однако всегда радовались, что у этих прекрасных людей все так удачно сложилось — занимаются наукой и горя не знают. Главное, что их не заставляют врать на каждом шагу и все на свете фальсифицировать.

Ах, как мы, дураки, ошибались! В 1970–1980-е годы начали распространяться слухи, что работники ИМЭЛ усиленно препарируют Маркса, а также его друга Энгельса, но главное, Ильича.

Подросли наши еще не запуганные до смерти детишки, узнали, что Маркс любил говорить: «Подвергай все сомнению» и начали подвергать сомнению и нас грешных и все проверять. В случае с Лениным детишки сверили его сочинения, изданные на заре советской власти, с позднейшими публикациями. Всего-навсего сверили. Получился полный конфуз и сплошная не-научность, если не сказать жульничество. А потом и мы, родители ушлых детишек, малость прозрели и поняли, что ИМЭЛ занимается совершенно зряшным делом: создает псевдонауку под названием марксизм-ленинизм. И при этом жрецы ее ведут себя как, средневековые схоласты…

Не верите? Хотите примеры?

Помню, что в связи с ИМЭЛ на интеллигентских «кухнях» долго обсуждали цитату из письма Ленина — кажется, Кларе Цеткин — о том, что искусство должно быть понятно народу. Ленин писал по-немецки, и истолковать его мысль можно было по-разному: либо искусство должно быть понято народом, либо искусство должно быть понятно народу. В первом случае это означало, что надо просвещать народ, чтобы он понимал искусство. Во втором — надо делать искусство специально для народа, понятное народу. Более примитивное искусство, что ли?

Занялись на кухнях и толкованием слова из письма Маркса «псы-рыцари». Может, «псы-рыцари» (Ritterhund) вообще описка, а на самом деле Маркс хотел написать не Ritterhund а Ritterbund — то есть «союз рыцарей» или «рыцарский союз»? Может, он и не имел вовсе в виду каких-то псов — поди проверь!

Не знаю, когда закрыли ИМЭЛ, когда рухнула эта цитадель партийной науки — а может быть, вовсе и не рухнула, а просто была перепрофилирована.

Но уверена, что для имэловцев это стало катастрофой — и отнюдь не только из-за материальных потерь. Ведь оказалось, что жизнь этих людей прошла впустую, была брошена на ветер.

Впрочем, почему я так раскудахталась?

Разве жизнь имэловцев-ученых так уж сильно отличалась от жизни других интеллигентов-гуманитариев?

Все мы, считавшие себя специалистами по истории, или по истории литературы, или по истории искусства, остались у разбитого корыта. Кто мог — переучился, а кто был вроде меня слишком стар, чтобы переучиваться, так и остался неучем.

Меня спросят: а как же быть с «духовностью» всего советского народа — «особой духовностью», о которой талдычили наши пропагандисты и при Сталине, и при Брежневе, и при Андропове — Черненко?

Да никак. Духовность наша — пшик!

Вот написала я, что научные работники ИМЭЛ Лева Гольман и Леля Подвигина были умные, здравомыслящие люди и что изучение классиков марксизма на них не повлияло в дурную сторону, а потом вспомнила такой эпизод.

Сидим мы с Лелей у нас, на ул. Дм. Ульянова, и мирно беседуем о том о сем. И между прочим хвалим нашу общую знакомую Нину К. И Леля вдруг говорит: «А я ей (Нине) дала рекомендацию в партию, хотя она потеряла в эвакуации свой комсомольский билет, — и повторяет: — Комсомольский билет… в эвакуации».