Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего - [103]

Я выскочила на улицу и бегала по пустырю в полном отчаянии как вдруг увидела Алика, который неторопливо шел от метро. На его обычно хмуром лице — Алик был неисправимый пессимист — играла довольная улыбка. Одним прыжком я оказалась с ним рядом, но не смогла открыть рта от негодования. Алик все понял, пожал плечами и с той же безмятежной улыбкой сказал, что его задержали важные обстоятельства, но все разрешилось очень даже благополучно.

Теперь, предполагаю, что они с Комаром и другими художниками-нонконформистами задумали очередной перформанс — может, даже выставку типа «Бульдозерной», а может как раз и ее саму. По времени совпадает.

Последний победный штрих в эпопею «Обмен» внес другой друг нашей с Д. Е. семьи — Адик (Абрам Биргер), тоже строитель божьей милостью.

Адик был намного моложе не только Баса, но и нас с Д. Е. Тем не менее и он пользовался в Москве огромным уважением и тоже был лауреатом Ленинской премии.

Но на этом сходство Адика и его жены Сонечки с супругами Мишей Бас и Раей заканчивалось. Если Миша был верным коммунистом-ленинцем, безусловным представителем соцсистемы, то Адик, наоборот, эту систему отвергал — был типичным интеллигентом-либералом, шестидесятником, хотя апогей его карьеры пришелся на 1970-е.

Адика Биргера я призвала на помощь уже после того, как ребята вселились в квартиру на углу Ленинского и Ломоносовского.

Дело в том, что — по словам Кати — ремонтные конторы, и мастера-умельцы отказывались ставить перегородку в одну из больших комнат, предназначенных для крошки Дани и подростка Андрюши.

Адик Биргер явился по первому зову. Вынул из кармана рулетку и блокнот, что-то обмерил, что-то записал и сказал, улыбаясь в усы (если наш Алик был чаще всего мрачен, то Адик Биргер чаще всего улыбчив):

— Целые кварталы возводим под ключ — Адик имел в виду созданный им домостроительный комбинат, благодаря которому сотни тысяч москвичей получили собственные квартиры, — почему же не поставить одну-единственную перегородку? Поставим. Ждите.

Через несколько дней на угол Ленинского и Ломоносовского прибыла своим ходом платформа, на которой гордо возвышалась искомая перегородка. Не знаю как, но она благополучно была доставлена на пятый этаж и встала на то самое место, которое ей предназначили Алик с Катей.

Только после этого у молодой семьи Меламидов появилось полноценное жилье.

Алик получил для работы с Виталием Комаром большую светлую комнату. Комнатушку рабочего парня Леши ребята сделали спальней. Но туда же поставили наш старинный секретер, за которым могла бы трудиться Катя как художник-оформитель книг. Дети — Андрюша и Даня — получили по комнате. А под гостиную-салон супруги приспособили… кухню. Для этой цели Алик взял у меня антикварный канделябр и смастерил из него… люстру на шесть свечей (она до сих пор висит на даче в Красновидове и тоже в парадной комнате).

Далее нахалы-ребята объявили своими приемными днями вторники и, наподобие князей и графов в романе Льва Толстого «Война и мир», начали вести светскую жизнь. Благо Алик в ту пору уже стал широко известен и имел и учеников, и массу почитателей.

Как потом выяснилось, на «вторниках» в их доме побывала вся молодая диссидентская «знать» Москвы 1970-х: от Саши Соколова, автора нашумевшего романа «Школа для дураков», до писателя-художника Дмитрия Александровича Пригова, от скульптора Лени Сокова до Алика Гольдфарба, в будущем посредника между Соросом и советской интеллигенцией, а также другом иных самых видных персон 1990-х.

В неприемные дни к K&M захаживали и иностранные подданные. Впрочем, работы Комара и Меламида не были объектом «дипарта» (искусство для дипломатов) — иными словами, объектом купли-продажи, вернее, обмена картин на джинсы и прочий сугубо дефицитный товар.

K&M занимались чистым искусством и за свои картины, показы и перформансы ни денег, ни джинсов не брали.

Вскоре после обмена, в 1976 году, Д. Е. отметил в модном ресторане Дома актеров (в ту пору еще на Тверской) свое шестидесятилетие. И, естественно, в банкетном зале присутствовали молодые, веселые Алик с Катей…

Словом, тишь, и гладь, да божья благодать.

Однако очень скоро выяснилось, что «покой нам только снится». На самом деле покой снился мне одной — только мне. Д. Е. был, видимо, все же более-менее в курсе дел уже тогда известного Алика.

В 1976 году в жизни сына произошло огромное событие. Картинная галерея Фельдмана в Нью-Йорке устроила большую выставку Комара и Меламида, и оказалось, что это была первая выставка неофициальных русских художников в США.

Спустя год, в 1977-м, тот же Фельдман, который выставлял и Энди Уорхолла, устроил вторую выставку Комара и Меламида.

Как я узнала совсем недавно из статьи Шалвы Бреуса, в 1977 году состоялось также и внеочередное Венецианское биеннале, где были представлены К&М.

Замечу в скобках, что только через 20 лет после выставок Комара — Меламида, в Нью-Йорке прошла выставка другого опального русского художника, а именно — Ильи Кабакова. Но это случилось уже после куда более значительных исторических событий — после того как рухнула советская власть.

Но пока мы еще в 1970-х годах, и естественно, что фельдмановские выставки вызвали много шума, стали сенсацией для всего художественного мира — и не только художественного — и уж во всяком случае широко освещались в тогдашних СМИ и в США, и в Европе. А до некоторых граждан СССР сенсация дошла через их коротковолновые приемники.