Чудеса и трагедии чёрного ящика - [4]
Нельзя пройти мимо расстройств в работе черного ящика. Нельзя, потому что срывы этого изумительно налаженного механизма приносят исследователям сведения, которые нормально работающий мозг доставить не в состоянии. Конструктор, изучающий какой-нибудь сложный прибор, сам разбирает его и разлаживает, чтобы обнажить устройство и обнаружить принцип действия отдельных систем.
Так появилась вторая половина названия книги. Но в каких тонах писать о трагедиях черного ящика? Сдержанно, приглушенно, ханжески соболезнующе?
Нет! Не в притушенном, вроде бы стыдящемся тоне, как у постели больного, – надо говорить о сдвигах психики по-деловому, как спорят инженеры над машиной с расстроенными характеристиками. Тем более, что уже намечаются способы приведения ее в порядок.
И осталось только вынести в предисловие одну мысль, очень важную в любом нашем дальнейшем маршруте.
Последние десятилетия в связи с интересом к науке, судьбам ее идей и их творцов получили широкое хождение туманные, притчеобразные изложения трагедии Галилео Галилея. В поведении Галилея усматриваются разночтения, насчитывающие несколько вариантов. По первому (наиболее распространенному) Галилей вслух ради безопасности отрекся от своих идей, но смысл его дальнейшей работы определялся фразой: «Все-таки она вертится». Другие авторы утверждают, что, мягко и вовремя предупрежденный, Галилей более никогда не возобновлял крамольные изыскания, а вполголоса сказанная в сторону знаменитая фраза – не более чем кукиш, спрятанный в кармане для компенсации морального ущерба и вымещения безвыходного гнева. Третьи вообще утверждают, что эту фразу сказал не Галилей, а один из инквизиторов, которые уже в то время отличались полным пониманием происходящего, но считали, что возглашение истины несвоевременно, ибо послужит поводом к пересмотру других незыблемых основ. Четвертые считают, что главное – положить начало: высказать идею о вращении Земли, а потом, спасая жизнь, можно отрекаться спокойно и насовсем, уповая на время, которое неминуемо и неодолимо возродит и продолжит истинное, ибо ложь преходяща, а механизм инквизиции – тоже не вечный двигатель (последний образ заимствован мной у польского сатирика Леца, много размышлявшего над современными проблемами).
Читая книги об этапах познания мозга, легко обнаружить, что каждый, кто открывал в этом поиске новую дорогу, также обладал (вынужден был обладать), кроме таланта, еще и огромным личным мужеством. Оно было связано с разными обстоятельствами, но присутствовало всегда. В науке о мозге, во всех ее частях, как ни в какой другой области естествознания, все проблемы чисто академические особенно тесно сцеплены с их общечеловеческими, социальными проявлениями, с воззрениями и предрассудками общества. Поэтому вместе с добытыми знаниями ведущие исследователи всегда незримо передавали эстафету обязательной отваги.
Можно без натяжки утверждать, что подлинное изучение мозга началось всего сто лет назад – с выходом книги Ивана Михайловича Сеченова «Рефлексы головного мозга». Это была первая книга, автору которой не понадобилось необъясненные движения психики приписывать душе или жизненным силам. Он писал о полной машинности мозга. И знал, на что идет. И не ошибся: против него было возбуждено судебное преследование, установлена слежка, начались пожизненные служебные неприятности. Всегда находились люди, улавливающие в новых (даже сугубо научных) мыслях если не глубину сути, то крамольность духа.
Идея существования и непознаваемости души была следствием незыблемого векового предположения о некоем верховном существе. Оно, во-первых, определяло поступки и жизнь земных существ, а во-вторых, дарило людям земных правителей – монарха и церковь. Сеченов не трогал это здание, он выбивал из-под него фундамент. Он писал: «Чувствуете ли вы теперь, любезный читатель, что должно прийти наконец время, когда люди будут в состоянии так же легко анализировать внешние проявления деятельности мозга, как анализирует теперь физик музыкальный аккорд или явления, представляемые свободно падающим телом?»
«Чувствую», – вполне мог ответить (и отвечал) «любезный читатель». Но если можно анализировать «божественную» душу, почему бы не пересмотреть заодно и земную модель небесной власти – божественную обязательность самодержавия? Вот почему Сеченов знал, на что идет, и сполна получил ожидаемое.
Но остановить такой процесс уже нельзя. Книга Сеченова определила жизнь сына одного рязанского священника. Однако сначала, окончив Петербургский университет, этот сын священника занялся изучением физиологии пищеварения. В 1903 году имя лауреата Нобелевской премии Ивана Петровича Павлова стало известным всему миру. Точные, тонкие, необычайно талантливые опыты, умение добыть факты и организовать их в теорию справедливо принесли ему известность. Так и работать дальше в этом направлении! Мир открывает тайны, чего еще надо? Но среди наблюдений был небольшой факт, лежащий в стороне от столбовой дороги тогдашних интересов молодого Павлова: у собак появлялась слюна не только от вкуса и запаха пищи, но и при звуке шагов экспериментатора. Так и говорили: появляется «психическая слюна». Говорили еще так: животное привыкло, отвыкло, вспомнило, позабыло, решило, научилось. Но что это такое в практическом исполнении? Как увязать это с работой миллиардов клеток мозга? В непроходимой чаще неприступных явлений психики просветов не было. Надо было иметь мужество не только первым врубиться в эту девственную чащу (да еще и с грубым, по тогдашним понятиям, оружием физиолога), но и найти смелость отказаться от дороги, на которой уже стоял твердо и мог планировать будущие успехи.
Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.
Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.
«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.
В эту книгу Игоря Губермана вошли его шестой и седьмой «Иерусалимские дневники» и еще немного стихов из будущей новой книги – девятого дневника.Писатель рассказывает о главных событиях недавних лет – своих концертах («у меня не шоу-бизнес, а Бернард Шоу-бизнес»), ушедших друзьях, о том, как чуть не стал богатым человеком, о любимой «тещиньке» Лидии Либединской и внезапно напавшей болезни… И ничто не может отучить писателя от шуток.
Обновленное переиздание блестящих, искрометных «Иерусалимских дневников» Игоря Губермана дополнено новыми гариками, написанными специально для этой книги. Иудейская жилка видна Губерману даже в древних римлянах, а уж про русских и говорить не приходится: катаясь на российской карусели,/ наевшись русской мудрости плодов,/ евреи столь изрядно обрусели,/ что всюду видят происки жидов.
В романе, открывающем эту книгу, автор знаменитых «физиологическим оптимизмом» четверостиший предстает наделенным острым социальным зрением. «Штрихи к портрету» главного героя романа оказываются и выразительными штрихами к портрету целой исторической эпохи.
«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.
Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.
Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».