Что тебя ожидает после смерти - [3]

Бывают случаи — возможно многочисленные — где пренебрегли благодать; другие, где душа её растратила, развлеклась ей как погремушкой. И вот она рискует её потерять. Тогда заботливое Провидение умножает то, что Писание называет его "посещениями": падения, разочарования, болезни и катастрофы. Даже эти скорби могут остаться бессильными. Случается тогда, что в своей любви, решив нас спасти, чего бы это нам ни стоило — и, не будем забывать, что наши тревоги являются Его тревогами (Иса 63:9) — Бог поражает грешника уголовной и преждевременной смертью: «Он нас наказывает таким образом, чтобы мы не были осуждены с этим миром» (1 Кор 11:32). Не такого ли рода духам Христос Сам пошёл проповедовать свое Евангелие в то время, когда Его тело было погребено (1 Петра 3:19–20)? Доведённое до крайности, терпение Бога оказалось в безвыходном положении, без сомнения, для того, чтобы смочь спасти этих людей волей или неволей, вымести их с негодованием из этой жизни в другую. Тогда могло бы, в то время как, среди страхов агонии, когда душа чувствовала себя захваченной, увязнувшей, засосанной черным озером тины, идущей ко дну «в глубины морские», о которых не подозревал Иона, душа совершила бы я не знаю какой наполовину сознательный скачок, какой жизненный рефлекс воли. Сработал бы инстинкт духовного самосохранения. Издалека, даже с самого дна, в то время как уже «морская трава обвивала голову» (Иона 2:6), слабый шум поднимается тогда на поверхность, как легендарный крик в поглощенном городе. Это — душа в процессе потери; она кричит молча: «Милосердие!» Это едва человеческий, этот хриплый вздох покаяния, о котором близкие родственники, собравшиеся вокруг агонизирующего, даже не подозревают. В то время как семейный врач качает головой, смотря на маленькое зеркальце, где не появляется больше пара, душа придыхает; она задыхается, она ищет воздух, его воздух, его дыхания: Spiritus. Она вдыхает… Между мертворождённым плодом и родившимся ребенком, который имел лишь один момент индивидуального существования, есть расстояние этого вдоха. Физического при рождении, духовного в смерти. Есть в загробной жизни, мертворожденные, и души слабые, хилые, которые кажется исчерпали всю их убогую жизненность в этом единственном вздохе раскаяния, который спас их. Так как эта вспышка, этот миг, этот едва намеченный ответ на последнюю милость здесь в этом мире сделали душу способной на воспитание, на обучение, на образование — и, если нужно, на выучку — в этой "темнице", откуда она не выйдет пока не отдаст миру и его князю до последнего гроша: ничто нечистое не может войти в Святой Город (Мф 5:26; Откр 21:27). Без сомнения, было бы опасно рассчитывать на эти "обращения" in extremis (при смерти), но они всегда возможны; без сомнения ещё не приводят ли они лишь к строгому минимуму спасения, но по крайней мере они предупреждают окончательную потерю творения, созданного для счастья.

Поэтому, Церковь всегда настаивала — с силой, которая часто слыла за фанатизм и суеверие — на крайней значимости моральной и ценности духовной последних моментов. Всё, с любовью и мудростью, было использовано, чтобы агонизирующий мог упокоить свой взгляд и своё сердце только на образе Распятого. Если он не осознаёт — или кажется, что не осознаёт — того, что происходит вокруг него, Церковь, его Мать, окружает его между тем всеми "средствами религиозной помощи"[7] - ах! восхитительное выражение, столь сильное, столь великое, столь мужественное (поддержка оказывается тем, кто борется, agonistês![8]) и столь часто употребляемое не к месту! умоляем Бога послать к умирающему своих святых Ангелов, заставляем подниматься на небо совместное ходатайство Священника и близких родственников; в странах католической традиции, когда священнослужитель приносит шествующему в путь Хлеб Жизни, колокольчик виатика (предсмертного причащения) призывает на пути милосердие неизвестных братьев.

Почему Церковь придаёт такое значение этим последним моментам? Дело, в том, что у смертного часа есть его особенные искушения, особые опасности: это — мой последний шанс, должно быть говорит себе Сатана, я его использую основательно! И душа, во многих случаях, по свидетельству "уцелевших", чувствует себя охваченной и оледеневшей страшным одиночеством, как дом без владельца, покинутый, открытый всем ветрам, "пустым", возможно даже, в преддверии этого часа, «выметенным, даже украшенным» (Мф 12:44): вокруг нее бродят бесшумные шаги, неощутимые насмешки расплываются в мглистом рассвете, более ослеплящем, чем ночь. Вот почему Церковь бдит, готовая оттолкнуть Поглотителя (1 Петра 5:8).

Для тех, кого благодать мало тронула до тех пор, агония становится благословленным часом по преимуществу, моментом провиденциальным уникальным, чреватым возможным блаженством или проклятием. Раздаются возражения в наши дни, что божественная строгость, по отношению к благочестивому человеку, умершему "случайно ", далеко от его Творца, и небесное милосердие по отношению к закоренелому грешнику, обратившемуся в одиннадцатый час и даже в последнюю минуту, могут шокировать эту справедливость, которая заполняет нас до того, что душит нас. Этот род размышлений особенно подлый и презренный. В действительности, поскольку речь идёт о том, чтобы обнаружить, какой является окончательно ориентация души, дорога, которую вопреки недолговременным бегствам она собирается следовать, самая глубокая любовь, которую она находит с изумлением в этой внутренней клети её самой, куда опьянение жить слишком часто мешала ей спускаться, смерть есть последний критерий, неоспоримый пробный камень. Я, во всю мою жизнь не играл в карты, но я представляю себе, что игрок может казаться его партнёрам обладающим довольно ничтожной ставкой, и, между тем, в самом конце партии, выиграть благодаря козырям, которыми, рассеянный, он обладал до тех пор их не замечая, и которые с отчаяния он бросил внезапно на стол. Конечно, Бог не судит нас по нашей смерти, но по нашей жизни. Между тем, если в жизни каждого человек каждый кризис обнаруживает то, что он сделал из себя самого до этого часа, то смерть, высший неожиданный кризис, происходящий когда Бог судит, чем человек заправил себя, не отдаёт ли она полный отчёт, как «постоянный список» внезапно остановленный чтобы установить "положение", того, чем по истине мы являемся? То, как мы умираем, резюмирует — в глазах Бога, если не людей — та, как мы жили.