Что сказал бы Генри Миллер... - [48]

Я подождал, пока все они войдут в здание, потом перешел на другую сторону улицы. Озираясь, поднялся по лестнице — наверху даже воздух был другой. С каждым шагом он становился теплее и все больше отдавал щенками и застоявшимся пивом. Из дальней комнаты доносились звуки какой-то музыки в записи. Выступление еще не началось. Я решил подождать, пока не станут играть, а потом проскользнуть внутрь. Поднявшись наверх, я завернул за угол. Звонивший кому-то с платного телефона молодой человек взглянул мне прямо в глаза. Это был Джеси.

— Я тебе перезвоню, — сказал он, повесил трубку и повернулся ко мне. — Пап, — произнес он укоризненно, потом с улыбкой подошел ко мне, загородив путь в зал. Я глянул ему через плечо.

— Это то самое место? — спросил я.

— Сегодня тебе не надо туда идти, пап. Как-нибудь в другой раз, только не сегодня. — Джеси ненавязчиво меня развернул, и мы стали спускаться по ступенькам.

— Кажется, здесь играли «Роллинг Стоунз», — сказал я, с надеждой глядя через плечо, но тяжелая рука сына (какой же он сильный!) вела меня вниз и дальше из клуба, пока мы не вышли на улицу.

— Я что, даже на одну песню не могу остаться? — чуть не взмолился я.

— Пап, я тебя люблю, но сегодня не твоя ночь, — ответил Джеси. (Кажется, я уже слышал конец этой фразы от Брандо в картине «В порту», когда он говорил с братом на заднем сиденье автомобиля.) — Как-нибудь в другой раз, я тебе обещаю.

Войдя в спальню минут двадцать спустя, я услышал, как в темноте заворочалась жена.

— Ну, что, прищучили тебя там? — спросила она.

ГЛАВА 11

КАК-ТО ВЕЧЕРОМ ДЖЕСИ СЛУЧАЙНО СДЕЛАЛ ОДНО ЛЮБОПЫТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ. Мы тогда возвращались домой с ужина и задержались на минуту перед невзрачным одноэтажным домом, где жили, когда Джеси был еще совсем маленьким мальчиком с рыжеватой шевелюрой. Он в то время дружил с девочкой-ровесницей, жившей ниже по улице.

— Ты когда-нибудь сюда заглядываешь? — полюбопытствовал я.

— Нет. С тех пор, как сюда въехали другие люди, я не люблю здесь бывать. Мне всегда кажется, что наш дом кто-то захватил.

Небольшой дом практически не изменился — он был таким же кособоким, кое-где в изгороди не хватало штакетника.

— Никогда не думал, что он такой маленький, — сказал Джеси.

Мы постояли там еще некоторое время, поговорили о его маме и о том случае, когда его задержали за то, что он разрисовывал стену школы, находившейся на другой стороне улицы. Потом, погруженные в воспоминания, мы двинулись в южном направлении домой.

В тот вечер под впечатлением нашего разговора я заскочил в магазин и взял напрокат диск с фильмом «Американские граффити». Я не стал говорить сыну, о чем этот фильм, так как был уверен, что Джеси захочет посмотреть картину, а потом начнет выступать, заявляя, что она «слишком старая». Сам я не смотрел «Граффити» лет двадцать и немного опасался, что обаяние фильма и его легкость со временем поблекли. Но я ошибся. Фильм на самом деле чарующий и более глубокий, чем мне казалось раньше. (Хорошие картины дают больший простор мыслям, чем я думал, по крайней мере, тот процесс, в ходе которого они создаются.)

«Американские граффити» не просто рассказ о компании ребят в субботний вечер. Там есть потрясающий момент. Когда молодой Ричард Дрейфусс заходит на местную радиостанцию, он замечает, как Вольфман Джек скрипучим голосом рутинно что-то долдонит. Друйфусс вдруг понимает, что такое настоящий центр вселенной: это не некое физическое место, а воплощение желания о том, чтобы быть в центре событий; иначе говоря, не то пространство, куда можно пойти, а скорее то место, где хочется быть. И мне очень понравились слова парня, который любит гонять на машине, о том, как он заливает полный бак бензина, чтобы со свистом пронестись по городу, но город теперь кончается через пять минут. Сам того не понимая, он говорит о том, как кончается детство. Но эти слова меняют значение, если взглянуть на это под другим углом зрения. (С тех же позиций, с которых Джеси смотрит на наш старый дом.)

Мне не хотелось тратить много слов на параллели, которые можно провести, сравнивая Пруста с «Американскими граффити», но как еще можно относиться к той чудесной девушке, которая постоянно появляется и исчезает в «тандерберде» и постоянно не то манит, не то дразнит Дрейфусса, следящего за ней краем глаза? Единственным сравнением здесь могут служить мысли Пруста о том, что обладание и желание — понятия, взаимно исключающие друг друга, что девушка, которая хочет быть единственной, всегда должна оставаться недоступной.

— Пап, а ты согласен с тем, что нельзя одновременно иметь женщину и хотеть ее? — спросил Джеси.

— Нет, не согласен. Но я тоже так думал, когда был в твоем возрасте. Если я какой-нибудь девушке слишком сильно нравился, мне трудно было относиться к ней серьезно.

— Что же изменилось?

— В частности, мое чувство благодарности, — ответил я.

Джеси уныло рассматривал пустой экран телевизора.

— Получается, что Ребекка Нг как та девушка в «тандерберде», так?

— Да, но не забывай, что эта палка о двух концах. Вот прежняя твоя подружка Клэр Бринкман, та, которая все на роликах раскатывала. Как она к