Что сказал бы Генри Миллер... - [22]

Но у Джеси оставалась какая-то частичка его самого, которую Ребекка никак не могла заполучить, нечто такое, что все другие парни были готовы ей отдать по первому ее требованию, а он — по непонятной мне до сих пор причине — держал при себе. Как единственную темную комнату в большом доме, вход в которую был для нее закрыт, и это изводило ее до невозможности. Было ясно, что в тот момент, когда она смогла бы туда войти со своим фонариком, в тот самый момент, когда она бы поняла, что может беспрепятственно входить туда и выходить, комната сразу потеряла бы для нее какую бы то ни было ценность, он сам стал бы ей неинтересен, и она пошла бы дальше своей дорогой. Но в тот момент дверь была заперта, и Ребекке приходилось стоять снаружи и ждать, пытаясь подобрать ключ, который отпер бы замок.

Теплыми днями, когда чирикали птички, гудели газонокосилки, плотники стучали молотками, ремонтируя церковь на другой стороне улицы, у нашего крыльца появлялась Ребекка Нг; ее иссиня-черные волосы блистали здоровьем и жизненной энергией. Две-три минуты она забавляла меня пустой, никчемной болтовней, свойственной политику, собирающему пожертвования на избирательную кампанию. Ребекка, что называется, треском слов воздух колебала. И при этом без зазрения совести смотрела мне прямо в глаза. В общем, Ребекка была из числа тех девчушек, которые рассчитывают в один прекрасный день заправлять сетью пятизвездочных гостиниц.

Отговорив положенное — будто выполнив свой долг, — она спускалась в подвальную комнату. Дверь внизу захлопывалась с мягким, но решительным щелчком замка. До меня некоторое время доносился шепоток Джеси и его подружки, потом, соображая, надо ли мне напомнить сыну, что следует почистить зубы и надеть на подушку наволочку (и решив, что лучше этого не делать), я убирался подальше — в ту часть дома, где ничего не было слышно.

Это же надо, думал я, «круглая отличница» Ребекка Нг совершенно сознательно крутит любовь с недоучкой, который бросил школу. Не об этом ли мечтали ее родители, когда на шлюпке бежали из Вьетнама?

В другие дни, когда она била все рекорды на курсах менеджеров или готовилась к дебатам на закрытом собрании молодых консерваторов, мы с Джеси смотрели кино, удобно расположившись на кушетке. По своим желтым карточкам я вижу, что пару недель мы потратили на «раздел» (нелепое слово из «школьного» лексикона) по программе «Талант себя проявит». В него входила небольшая группа фильмов — иногда далеко не лучших, — в которых неизвестные раньше актер или актриса играли настолько блистательно, что вопрос о том, когда он или она станет кинозвездой первой величины, грубо говоря, был лишь вопросом времени. В этой связи можно вспомнить Сэмюэла Л. Джексона в роли наркомана в «Лихорадке джунглей» Спайка Ли. Смотришь на Джексона полминуты и не можешь удержаться от возгласа: «А это что за парень?!» Или, скажем, малюсенькая роль Вайноны Райдер в «Битлджус».

То же самое, конечно, можно сказать и об игре Шона Пенна в роли наркомана-неудачника в школьной комедии на сексуальные темы «Быстрые перемены в школе Риджмонт-Хай». Посмотрите, как он смотрит на людей, когда они с ним говорят. Как будто его оглушает равномерный гул, звучащий в голове, как будто он закрыл уши подушкой. Роль у него второстепенная, но в середине фильма Пенн выглядит настолько убедительно, его талант раскрывается с такой самобытностью, он так блистателен, что все остальные актеры по сравнению с ним выглядят вроде как обычные статисты (такой же способностью вытеснять «на второй план» других актеров обладает и Гэри Купер).

— А у меня есть талант? — спросил Джеси.

— И очень большой, — ответил я.

— А какой он?

Что мне было ему ответить?

— Чтобы счастливо прожить жизнь, — сказал я сыну, — нужно уметь хорошо что-нибудь делать. Как тебе кажется, что бы у тебя могло хорошо получаться?

— Не знаю.

Я рассказал Джеси о французском писателе по имени Андре Жид, который написал как-то в своем дневнике, что в двадцать лет его страшно раздражало, когда он бродил по парижским улицам, а проходившие мимо люди, глядя ему в глаза, не могли себе представить, какие литературные шедевры он создаст в будущем.

Я видел, что Джеси напрягся, сидя на кушетке.

— Вот и я точно так же себя чувствую, — проговорил он.

Я, правда, ему тогда не сказал, что признание, которого Жид так жаждал, пришло к нему лишь в 1909 году — когда ему было уже под сорок.

Потом мы смотрели с Джеси, как играет Одри Хэпберн в «Римских каникулах». Она впервые снялась в главной роли именно в этом фильме. Ей тогда было всего двадцать четыре года, опыта не хватало, но комедийная легкость совместной работы с Грегори Пеком, казалось, раскрывала в ней необъяснимую актерскую зрелость. Как она смогла так стремительно овладеть тайнами актерского мастерства? Откуда у нее взялся такой странный выговор, такая эмоциональная глубина, чем она так странно схожа с Наташей Ростовой, романтической героиней Толстого? Но еще Одри Хэпберн обладала талантом, который нельзя постичь в процессе обучения, — интуитивным ощущением камеры, перед которой она один за другим делала неподражаемо привлекательные жесты.