Что сказал бы Генри Миллер... - [20]

Позже в ходе съемок Джек преследовал жену с ножом (Шелли Дюваль), взбегая за ней по лестнице пятьдесят восемь раз, чтобы сцена понравилась Кубрику. (Имела ли эта работа смысл? Может быть, хватило бы и двух-трех дублей? Скорее всего, да.)

Но более важным было мнение Стивена Кинга о том, что до Кубрика «просто не доходило», как надо создавать ощущение ужаса, что он просто не понимал, с какой стороны к этому подступиться. В начале съемок «Сияния» Кинг отправился посмотреть, как идет работа, и уехал со съемочной площадки с чувством отвращения — он сказал, что фильм получается, как «кадиллак» без мотора: «Вы садитесь в него, чувствуете залах кожаных сидений, но ехать на нем никуда не можете». Потом писатель не раз повторял, что, по его мнению, Кубрик снимает кино, чтобы «делать людям больно».

Отчасти я с этим согласен. Но «Сияние» мне нравится, нравится, как этот фильм снят, нравится освещение, нравится звук трехколесного велосипеда — гулкий, когда мальчик едет на нем по деревянному полу, и тихий, когда пластмассовые колесики катятся по застилающему пол ковру, скрадывающему звук. Меня всегда охватывает жуть, когда в кадре возникают девочки-близнецы. Но в качестве лучшей сцены я выбрал тот эпизод, когда в помутившемся рассудке Джека Николсона возникает видение его разговора с официантом гостиницы — чопорным, похожим на британского дворецкого. Она снята в ярко освещенной уборной — в ядовито-красном и белом цветах. Их разговор завязывается как бы невзначай, но потом официант предупреждает Джека, что его маленький сынишка «причиняет неприятности» и, возможно, вопрос с ним «следует уладить». Официант (Филипп Стоун) приковывает в этом эпизоде все внимание к себе совершенной неподвижностью и спокойствием тона речи. Посмотрите, как он смыкает сухие губы в конце каждого предложения — будто изящно, даже слегка небрежно ставит знак препинания.

У него тоже были проблемы с дочерьми, признается официант. Одной из них гостиница не нравилась, и она попытался ее сжечь. Но официант «исправил ее» (топором). «А когда жена решила удержать меня от исполнения моего долга, я исправил и ее». Игра Стоуна безупречна. В отличие от Николсона, который почти не состарился с тех пор, когда я впервые смотрел картину в 1980 году. Кажется, он в ней переигрывает почти как любитель, причем на удивление слабый, особенно по сравнению с блестящей игрой в совершенстве контролирующего себя английского актера.

Джеси, правда, эта сцена лучшей не показалась. Он выбрал тот эпизод, когда мальчик рано утром прокрадывается в комнату к отцу, чтобы забрать оттуда свою игрушку, и видит сидящего на постели папу, вперившего в пространство взгляд тысячелетнего старца. Отец подзывает сына, который неловко пристраивается к нему на колени. Глядя на небритое лицо отца, его затуманенный взор — в синем халате Николсон выглядит бледным как труп, — мальчик спрашивает его, почему тот не ложится спать. Отец отвечает ему так, что дрожь пробирает: «Мне еще очень многое надо сделать», — ясно давая понять зрителю, что ему еще предстоит изрубить свою семью в капусту, как это сделал официант.

— Вот это да! — проговорил Джеси. — Можем мы еще раз это прокрутить?

Мы посмотрели «Энни Холл» Аллена, в частности, из-за сцены, где Дайан Китон в темном баре поет «Как в былые времена»[22]. Китон снята немного сбоку и выглядит так, будто смотрит на кого-то рядом с камерой. От этого эпизода у меня мурашки по коже бегут — возникает впечатление, что героиня взглядом выделяет самые драматические моменты песни. А еще в этих глазах отражается осознание Дайан характера персонажа — характера Энни Холл, начинающей певицы, которая не без доли опасений, но уверенно вступает на профессиональный путь.

После просмотра некоторых фильмов иногда портится настроение — раньше вы их обожали, они рвали вам сердце на части, вас за живое задевало то, что вы видели, а когда вы смотрите их теперь уже с других позиций, обнаруживаете, что вся их чарующая магия улетучилась. Я показал сыну «Вокруг света за 80 дней» 1956 года. Восхитительный полет воздушного шара над Парижем в лучах закатного солнца, который потряс меня, когда я был в возрасте сына, теперь показался мне совершенно несовременным и нелепым.

Но некоторые картины продолжают вызывать у вас те же чувства, что и раньше, спустя долгие годы. Я показал Джеси «Злые улицы», фильм, сделанный Мартином Скорсезе в самом начале его карьеры. В нем повествуется об отношениях крутых парней в нью-йоркском районе Маленькая Италия. В начале картины есть эпизод, который я не смогу забыть никогда. Под напряженные аккорды звучащей за кадром песни «Скажи мне»[23] группы «Роллинг Стоунз» камера следует за Харви Кейтелем, идущим по залитому красным светом бару. Эти кадры вызывают ощущения, знакомые любому, кто привык захаживать в любимый бар вечером по пятницам. Вы знаете там почти всех посетителей, они приветственно машут вам руками, называют вас по имени, впереди у вас целый вечер. Кейтель идет своим путем через толпу завсегдатаев, пожимает протянутые руки, кое с кем обменивается шутками. Он идет, слегка пританцовывая, плавно двигая при этом только бедрами. Он — портрет молодого человека, влюбленного в жизнь, счастливого от того, что еще жив в этот вечер пятницы, что он сейчас с этими людьми в этом месте. А еще на этих кадрах лежит явственный отпечаток радости молодого создателя фильма, тот эмоциональный порыв, с которым, делая свое дело, он