Что с вами, дорогая Киш? - [8]
Маргит обиженно вспыхнула. Ее хотят побить ее же оружием? Грубиян.
— Никогда не повторяйте других, даже такую важную персону, как я, любезный… как ваше имя?
Новенький произнес по слогам:
— Пе-тер Кро-на. Я, собственно, и не собирался повторять то, что вы сказали. Это слишком банально.
Маргит покраснела. Надо встать и уйти, бросив этого щенка. И зачем только она подсела к нему. Пытается грубостью прикрыть свою глупость. Под куполом он был, конечно, великолепен, но одно дело — там, наверху, а другое — здесь, внизу… Интересно, как он теперь выпутается?
Петер дотронулся до ее руки.
— Вы обиделись? В банальности тоже есть своя правда. Многие и до нее не дорастают. Иногда граница между банальным и глубоко самобытным весьма зыбкая… Вы чем занимаетесь помимо того, что греетесь в лучах мужниной славы?
«Его слова заставляют задуматься», — не могла не признать Маргит. В ней поднялось жгучее желание дать о себе как можно более исчерпывающий ответ.
— Я учительница. Печатаю статьи в специальных химических и биологических журналах.
— И вам не скучно? — наивно, как маленький, спросил Петер.
Маргит опешила, но тут же, сама себе удивляясь, с легкостью призналась:
— Ужасно скучно.
Петер удовлетворенно мотнул головой:
— Вот видите. А почему?
— Я об этом пока не думала… На первых порах, когда я что-то начинаю, я полна воодушевления. А к концу мне становится смертельно скучно. Странно, да?
— А почему вам становится скучно? — опять спросил Петер и поучающе поднял палец.
— Может, потому что… мало. Когда все готово, я чувствую себя, словно ребенок, устроивший в тазу бурю.
Петер по-мальчишески присвистнул.
— Если учесть, что вы учительница, в вас что-то есть. Только не надо сравнений.
— А чем плохи сравнения?
— Они не точны… Совсем не точны. Из-за них все расплывается.
— Кажется, я понимаю, — тихо сказала Маргит, и в ней вспыхнула тревожная догадка. — Вы стремитесь к совершенству, да? И то, что вы делали наверху, нет, так нельзя сказать, то, что произошло с вами наверху, — это поистине неподражаемо. Грандиозно!
Петер раздраженно притопнул каблуком.
— А я все-таки зол… словно я где-то напортачил… вы видели!..
Маргит пронзило радостью. У нее просят помощи!
— Видела! Это было великолепно, Петер. Клянусь, великолепно!
Петер откинулся назад.
— Тогда не знаю…
Маргит обиженно надулась.
— А я думала, вы все знаете.
Петер пронзительно рассмеялся.
— Этого еще не хватало! Надеюсь, у меня все впереди.
«Опять не понимаю», — призналась себе Маргит.
— Конечно, это прекрасно, когда человек постоянно недоволен собой.
— Не продолжайте, — перебил ее Петер. — Боюсь, мы сейчас собьемся на глупости.
Они вздохнули. Пахло выжженной травой и разогретой масляной краской. Пыльные цветы клонились к покрытой трещинами земле. Мир оцепенел в сиянии докрасна раскаленного солнца.
«Не знаю пока, — думала Маргит, поглядывая на неподвижные кусты, — не знаю, забуду ли я завтра эти цветы, эти узоры из белых камешков под ногами или буду помнить их долго-долго…»
— Сколько вам лет? — спросила она наконец, хотя ей было совсем неинтересно.
— Мало, двадцать шесть.
— А вам хочется быть стариком?
— Стариком нет, но немного постарше. Чтоб за плечами что-то было. Но увы, если ничего не происходит, то и не взрослеешь. Вы вот тоже остались ребенком.
— Я? — Маргит улыбнулась. — Мне почти тридцать. Знакомые считают меня слишком умной, муж иногда — излишне мрачной. А вы говорите — осталась ребенком! Боже!
— Все равно ребенком. Что в вашей жизни было? Считай, ничего.
— Неправда, — вспыхнула Маргит. — Раз мне пришлось такое пережить!
— Всего раз? — любезно осведомился Петер. — Любовь, наверное?
— Безумная любовь!..
— Этого мало. Один раз, одна любовь…
— Еще смерть матери, и дети… у меня могли бы быть дети, но…
— Не нужно об этом. Это серьезно, я понимаю. А вот вши у вас когда-нибудь были?
Маргит опять смешалась.
— Что вы хотите сказать?
— Я спрашиваю, страдали ли вы когда-нибудь от грязи, от ран? Сводило ли вам когда-нибудь нутро от голода?
Маргит непонимающе покачала головой. Петер протянул руку за ее спиной и запустил пятерню ей в волосы.
— Водились ли когда-нибудь вши в этой сверкающей лавине? — Его пальцы оглаживали затылок, неровности черепа.
Маргит, словно пес, молча отдалась ласке. Глаза ее закрылись. В памяти всплыл Морелли. Стихи, которые он ей читал. Браунинг, Китс, Ронсар, Малларме… Божественная музыка! Но сейчас она не помнит ни единой мелодии!
Петер отвел руку.
— Вам, наверное, надо идти.
— Я не тороплюсь, — быстро ответила Маргит и посмотрела на небо. — Тучи собираются… Может, будет гроза. А то жарко, сил нет.
— Какая нетерпеливая. Не любите ждать, романтику вам подавай, приключения.
— Это вы о грозе?
— О внезапных переменах. Прилетит облачко, принесет дождичка, и сразу полегчает… Вы ведь на это надеетесь, верно?
— А если я жажду бури, разгула стихий?..
— Не обманывайте себя! Все хотят счастья. Особенно вы.
— Кто это «вы»?
— Вы, женщины!
— Что, досталось от женщин? — спросила Маргит и почувствовала, что ей удалось свернуть на знакомую колею.
— Досталось? Нет. Не могу пожаловаться. Просто имел с ними дело, этого довольно.
— Вы так говорите, словно их у вас бог знает сколько было.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.