Что с вами, дорогая Киш? - [10]
— Вы, — крикнул он, указывая на Петера коротенькими пальцами, — вы — растленный тип!.. Я вас ненавижу!
Зазвенел звонок на репетицию.
— Идемте, — сконфуженно позвал Карчи. Все с облегчением последовали за ним. Петер тоже вышел, скользнув по карлику безучастным взглядом.
Тони еще постоял на стуле, потом осторожно слез, колени у него дрожали.
В день генеральной репетиции Маргит бродила возле выхода. Ждала мужа. Белое платье ее резко контрастировало с почти негритянской чернотой загара. Вместо привычного запаха духов вокруг витал легкий солоноватый аромат.
— Чудный вечер. Я за тобой. — И мягким движением она опустила руки на плечи Морелли. Кивнула идущему следом Петеру. — Скажи, что ты в восторге.
— Очень мило с твоей стороны. — Морелли коснулся губами ее волос. И подосадовал. Он только что попросил Петера пройтись с ним. Хотелось услышать его мнение насчет номера с птицами. Неловко будет отсылать Маргит, раз уж она за ним приехала.
Петер неожиданно выступил из-за его спины. Склонился к руке Маргит, поцеловал и даже шаркнул ножкой. Он был определенно смешон.
— Вам в какую сторону? А то влезайте к нам, немного подвезем… — небрежно бросила Маргит и посмотрела на освещенную афишу на фасаде, куда розовыми буквами уже подписали: «Петер Крона, летающий человек».
Морелли ждал, что Петер ответит, но тот молчал.
— Видишь ли, радость моя, в чем дело… — начал он сам, — дело в том, что мы хотели немного прогуляться. Завтра премьера, а у нас еще кое-что…
— Что кое-что? — спросила Маргит.
«Нервничает. Ужасно нервничает, по голосу слышу», — подумал Морелли. Он уже почти решил, что поедет с ней.
— Речь идет о новом номере, ты же знаешь…
— А что о нем говорить? Мы же вчера с тобой все обсудили. Разве сегодня были срывы? Или шеф чем-нибудь не доволен?
— Ну что ты! Карчи очень нравится. Я могу быть спокоен.
— Так в чем же дело? Что за фокусы такие, хотелось бы знать? — Голос ее пресекался.
Петер тронул Морелли за плечо.
— Отложим до другого раза. Езжайте домой.
— Неужели? Вы разрешаете? Как это любезно с вашей стороны… — ядовито проговорила Маргит. Лица ее уже не было видно в быстро сгущающейся темноте. — Мое почтение!
— Но Маргит… — сделал последнюю попытку Морелли. И взял жену за руку. Маргит со всей силой впилась ногтями в его ладонь, потом оттолкнула его.
— Оставь меня!.. Я прекрасно без тебя обойдусь. Без вас обоих! Идите куда хотите! — И она стремительно кинулась к машине. Буквально рухнула на сиденье. Рывком сорвала машину с места.
Морелли в смущении прокричал ей вслед:
— Подожди у развилки! Слышишь? Не дури, Маргит!.. — Но машина уже скрылась из виду.
— Ничего не понимаю… Такой взбудораженной я ее еще никогда не видел.
— Премьера… — ничего не выражающим тоном сказал Петер.
— Ты думаешь! Но так волноваться! Не следовало отпускать ее одну.
— Ничего с ней не случится, — насмешливо буркнул Петер.
— Да я не о том, — сказал Морелли. Он представил себе ночь. Долгие рыдания, полосы света на стене, отбрасываемые ночником. Теперь уже все равно.
— Я, пожалуй, пойду…
— Брось, ничего страшного. Дойдем до пруда, а потом я отправлюсь домой. — Невольным движением он взял Петера за руку. Тот высвободил руку и закурил.
Молча они двинулись в путь. На улицах было еще людно. Хрустальное сияние выглянувших звезд слегка охладило горячий, сливово-синий воздух.
— Какое чистое небо. — Морелли показал на звезды: — Падают…
— Загадайте желание.
— А почему бы и нет? Я люблю всякую бессмыслицу.
— Наша профессия такая.
— Не профессия, а искусство… У меня, Петер, нет профессии.
— Однако зарабатываете вы неплохо!
— Ты что придираешься? Ты же прекрасно знаешь, о чем я говорю. И прошу тебя, давай на «ты». Впрочем, если не хочешь, скажи прямо.
— Да нет, отчего же, — запротестовал Петер, — просто как-то не получается. Язык не поворачивается, и все тут. Не обращайте внимания, говорите мне «ты».
«Уважает, — удовлетворенно подумал Морелли, — уважает парнишка. Комплексует, наверное. А ведь нет у него для этого, увы, никаких оснований. И он это быстро поймет».
— Слушай, откуда ты узнал, что Вернер импотент? Из-за того, как он тогда с цветами?.. — неожиданно вспомнил он про капитана.
Петер нехотя ответил:
— Да нет, это только так, нюансы. Я давно подозревал. Настоящий мужчина не бывает груб с женщинами. Даже животные и те… Возьмем хоть быков, они только друг друга бодают.
— Но он, кроме Като, никому не хамит.
— Ну как тебе объяснить. Помнишь, твоя жена приходила однажды на репетицию. В таком оранжевом платье без рукавов. Она облокотилась о барьер напротив Вернера. А я рядом стоял. Картина была откровенная, но она, конечно, не нарочно. А Вернер даже внимания не обратил. Только когда заметил, что я смотрю — ты уж прости, сам знаешь, как это бывает, — тогда только уставился. Напрягся изо всех сил, но без толку. Ничего не почувствовал. Тут он разозлился и без всякой причины пнул льва. С тех пор я уже не сомневался.
— Тебе не приходится напрягаться, верно? — шутливо спросил Морелли, но в голосе его послышалась растерянность.
Петер поднял на него глаза. И ответил с беспристрастностью естествоиспытателя:
— Нет. Я люблю женщин.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».