Что дозволено человеку - [5]

— Если вы, сударь, надеетесь сбросить руду в пропасть, чтобы она никому не досталась, то трудитесь напрасно, — сказал Дик. — Я предвидел подобные попытки. Тележка управляется и из ракеты. Двигатель не заведется.

— Так я эту руду на горбу перетаскаю!

— Вашего запаса кислорода хватит на перенос не более 7 % груза. Мне хватит и оставшихся 93 %.

Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой изощренной ругани.

Робот выслушал и продолжил менторским тоном:

— Видите ли, не в моих интересах, чтобы на Земле узнали, что робот в состоянии нарушить Три Закона, поэтому вы были обречены с того момента, как я получил сообщение о находке руды. Прощайте, сударь, я выключаю связь.

Ослепительный вихрь самых разных чувств взметнулся в душе Марчча, но тут же опал, как—будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног: он понял, что надеяться больше не на что. Марчч побрел, куда глаза глядят, наткнулся на валун, застыл на мгновение, потом присел на его ледяную, округлую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а в черное небо.

Великий смертельный покой снизошел на Марчча. Он знал, что конец близок и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется ныне не часами и хронометрами, а стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Трижды уходил он от электрического стула, а сколько от ножа и пули — не сосчитать. Всю жизнь он привыкал к смерти, научился поджидать ее более или менее хладнокровно и только гадал, какой она будет. Оказывается, вот какой.

С изумлением Марчч обнаружил, что страха в душе больше нет.

Наоборот, даже ощутилось некое облегчение, когда пришло осознание того, что судьба решена. Бездарная, глупая пьеска, которая звалась его жизнью, наконец, подкатилась к финалу. Окончены бесконечные крысиные бега. Не будет утомительного перелета в рассыпающемся корабле, не будет таможенных проверок и нудных допросов в Бюро Контроля. Не надо будет придумывать легенд, подкупать полицию Системы, приобретать новое имя и новую биографию, становиться лояльным гражданином. Ломать голову о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви готовых на все баб. Ничего не нужно. Срок отмерен. Заботы сгинули, иллюзии растворились. Можно никуда не спешить, просто сидеть на валуне и вслушиваться в надвигающуюся тишину. С легким хрипом воздух переходит по патрубкам из баллона в легкие, а стрелка манометра, подергиваясь, неодолимо западает все левее и левее, к нулю, к пределу…

— Ха, а робот—то лучше иных людей усвоил наши человеческие законы. Сказать кому, не поверят. Да и кто мог подумать, что нормальный, неповрежденный робот способен опровергнуть законы роботехники. А его логика проста, в Законах говорится: робот должен делать то, робот не должен делать это. Робот… Законы навязаны ему извне: робот должен. А ведь он — личность, имеет свое «Я» и Законы воспринимает именно так: «робот должен», а не «я должен». И коли по всем законам логики и законам юридическим это «я» признает себя человеком, то оно—то, это «я», никому ничего не должно и не обязано. Кажется, в прошлом веке какой—то писака предлагал роботов чуть ли не в президенты выбирать. Мол, с такими Законами они никогда вреда человеку не нанесут и в лепешку расшибутся для его счастья. Роботы, стало быть, нам счастье добывать станут, а мы в сторонке постоим и посмотрим, как они его ковать будут. Хорошо!..

Так размышлял Марчч перед смертью, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь. Отклика на мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Маррча звезды.

Марчч ждал смерти. Он смотрел на близкий горизонт, где чернота пустыни смыкалась с чернотой космоса и только по звездам можно было судить, где какая чернота. Темнота и тишина кружили вокруг, порознь, но все теснее смыкались их круги.

Марчч ждал смерти. И вот, слившись в одно, темнота и тишина поглотили человека, растворив его в себе.

Через некоторое время дрогнула дверца люка, открылась неторопливо, и из планетолета вышел новоявленный человек и принялся загружать дельта—руду в грузовой отсек.

Эверард Ньюмен кончил рассказ и, подавшись вперед, глянул на бродягу, ну, как, мол. Но с Лизардом что—то приключилось: лицо его позеленело, он сорвался с места и, зажав перекошенный рот ладонью, помчался в мужскую комнату.

— Вечно так, — пробурчал бритоголовый Джеффри, — налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.

Ньюмен расплатился. Губы его дернулись, бровь презрительно приподнялась. Он что—то пробурчал насчет свиней и, кажется, бисера…

Но бармен его не услышал.

Бродяга тем временем уже справился со своими затруднениями и склонился над раковиной. Слегка побрызгав на нос, он припал губами к струе и стал жадно хлебать. Потом выпрямился. Утерся рукавом и уставился на отражение в зеркале. Всякое добродушие исчезло с лица его, маленькие глазки глядели прямо и жестко.

— Ну и рожа, — сказал он угрюмо. Помолчав, добавил: — Однако… долго я ждал.

Внезапно развеселился, подмигнул двойнику в зеркале и выскочил в холл.