Что делать? - [148]
Просвещенный муж задумался.
- Это вопрос важный. На первый взгляд ваше желание, Александр Матвеевич, {Александр Матвеевич, вписано.} представляется возможным. Но я в настоящую минуту не хотел бы давать вам решительного ответа, надобно зрело обдумать это.
- Я позволю себе {Далее было: может быть, дерзко} высказать прямо мою мысль: {Вместо: Я позволю ~ мысль - было: Если вы позволите мне высказать мое мнение [оно], это бы значительно упростило} конечно, в людях обыкновенных быстрота решения и зрелость его - условия не легко соединимые. Но {Но эти исключительные натуры} я никогда не сомневался, {Далее было: что эти некоторые исключительные лица обладают качествами своего ума, при которых} что встречал в жизни людей {Далее было: у которых решительно} со взглядом, с одного раза обнимающим все стороны вопросов, формулирующим {Далее было: окончательный} совершенно верный и зрелый окончательный вывод, - это талант, по преимуществу административный. {Далее было: и кроме того в сфере высшей администрации.}
- Я требовал у вас только несколько минут, - глубокомысленно сказал просвещенный муж, - и несколько минут мне действительно необходимы.
Несколько минут прошло в глубоком молчании.
- Да, я теперь обдумал все стороны вопроса. Ваш компромисс может быть принят. Вы поймете {оцените} грустную необходимость более или менее нарушить ваши интересы для интересов общества, - могу сказать больше: для интересов общественного благоустройства; но точно так же я жду от вашего беспристрастия, Александр Матвеевич, и {и готовности} признания готовности сделать все возможное для возможного смягчения необходимой меры.
- Будьте уверены, что я ценю одинаково и важность {Вместо: ценю ~ важность - было: очень хорошо ценю важность} принимаемой вами меры, и вашу заботливость о возможном охранении наших частных интересов.
- Итак, мы расстаемся дружелюбно, Александр Матвеевич, это очень меня радует как вообще по моей готовности служить смягчающим посредником между государственной необходимостью и частными интересами, так и в особенности по моему уважению к вам, как одному из наших достойнейших ученых, {Далее было: и потом ученых того поприща,} которыми так должно дорожить общество, - могу сказать более: которых так уважает правительство.
Просвещенный муж и ученый, им уважаемый, с чувством пожали друг другу руки.
Довольно долго Вера Павловна и муж находили себе источник частого удовольствия в размышлениях о том, как общество, {государство,} - можно сказать, общественное благоустройство, - было спасено от опасности заменою слова travail словом foi и соответственною тому переменою в роде прилагательного имени на одной из многих тысяч вывесок Невского проспекта. {Далее было: как хорошо} Но в сущности дело было вовсе не шуточное. {Далее было: А Кирсанов мог не отделаться так легко.} Магазин отделался на этот раз очень легко; конечно, так; а все-таки ясно было, что надобно {Вместо: конечно, так ~ надобно - было: но видно было, что идти надобно} поприжаться и поприжаться, заставить забыть о себе, что теперь - по крайней мере надолго - нечего уж думать о развитии предприятия, которое так и просилось идти вперед, что высшее возможное счастье надолго должно будет состоять в том, чтобы продолжать существовать, отказавшись на многие месяцы, {Вместо: на многие месяцы, - было: на годы} вероятно не на один год, {на многие месяцы ~ год вписано.} от расширения дела. {от развития стремлений} Это было, конечно, тяжело. Но ведь и то сказать, разве это не предвиделось? Хорошо и то, что дело успело без помех развиться хоть настолько, - помехи могли явиться гораздо раньше; хорошо и то, что помехи проявились только в останавливающем, а не в разрушительном характере, - ведь можно было ждать и разрушения.
Само собою разумеется, что внимание, раз обращенное на магазин, не отвратилось. Но в магазине действительно не было ничего, кроме тишины и порядка, благонравия и благоустройства. Поэтому деятельность внимания ограничивалась собственно вниманием, действие внимания ограничивалось тем, что надобно неподвижно остановиться на том месте, где оно застало, и своей неподвижностью покупать продолжение своего существования. {После этой фразы на полях позднейшая помета, предполагающая перестановку текста: 3 письма}
Но от этих вещей нельзя отделаться {отцепиться} никак, особенно если раз они вздумали прицепиться, а они вздумали и прицепились к вывеске. {Далее начато: иначе зачем же К тексту, начатому этой фразой, помета: 3 м. После разговора о мастерской}
- Если б я вздумал, например, положим, гулять по Невскому, кому-нибудь непременно вздумалось бы думать о том, зачем, {Далее начато: я гуляю} дескать, он гуляет по Невскому? Что это значит? Но я не гуляю по Невскому, потому кому-нибудь наверное уж вздумалось: {Далее было: все гуляют, а он не} его никогда не видно гуляющим по Невскому, - что это значит? Вы не подумайте, что я шучу, - нисколько; и не предположите, что я, может быть, ошибся в своем "наверное", - нет, это я так только для смягчения выразился "наверное", а я это положительно знаю, у меня на это есть доказательства, {Далее было начато: и я вам скажу более: [отчего мне рассказывать] [не вышел оттого] как не вышел? Вы скажете: Отчего у тебя нет таланта, как} и я по чистой правде вам говорю, что вот уж три года ни одного дня не проводил я без тяжелого размышления о том, как мне быть по вопросу о моем гуляний или негулянии по Невскому. Я б, пожалуй, и стал гулять, хоть этого вовсе мне не хочется, но по зрелом размышлении я убедился, что от этого дело выйдет еще хуже - "раньше не гулял, теперь начал гулять, - что это значит?" Согласитесь, ведь это уж еще гораздо более компрометировало бы меня. И если человек, {Далее было начато: жизнь которого} который ведет такую жизнь, что ни о чем в ней нельзя задуматься, кроме того, что он не гуляет (или гуляет, это все равно относительно удобства взятия {задумывания} за тему для размышлений {для раздумья} и вывода предположений), если такой человек все-таки вот уж несколько лет служит предметом размышлений и предположений, то уж никак не избавиться от этой судьбы Кирсанову, у которого жена открыла на Невском магазин. {Вместо: открыла ~ магазин - было начато: имеет магазин за}
Во второй том вошли роман «Пролог», написанный Н. Г. Чернышевским в сибирской ссылке в 1864 году и пьеса-аллегория «Мастерица варить кашу», написанная в период пребывания в Александровском заводе.http://ruslit.traumlibrary.net.
Русская литературная критика рождалась вместе с русской литературой пушкинской и послепушкинской эпохи. Блестящими критиками были уже Карамзин и Жуковский, но лишь с явлением Белинского наша критика становится тем, чем она и являлась весь свой «золотой век» – не просто «умным» мнением и суждением о литературе, не просто индивидуальной или коллективной «теорией», но самим воздухом литературной жизни. Эта книга окажет несомненную помощь учащимся и педагогам в изучении школьного курса русской литературы XIX – начала XX века.
«Исторические обстоятельства развили в нас добродетели чисто пассивные, как, например, долготерпение, переносливость к лишениям и всяким невзгодам. В сентиментальном отношении эти качества очень хороши, и нет сомнения, что они очень удобны для людей, пользующихся ими к своей выгоде; но для деятельности пассивные добродетели никуда не годятся», – писал Н.Г. Чернышевский. Один из самых ярких публицистов в истории России, автор знаменитого романа «Что делать?» Чернышевский много размышлял о «привычках и обстоятельствах» российской жизни, об основных чертах русской нации.
В первый том Собрания сочинений русского революционера и мыслителя, писателя, экономиста, философа Н.Г. Чернышевского (1828–1889) вошел роман «Что делать?», написанный им во время заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.http://ruslit.traumlibrary.net.
Н. Г. ЧернышевскийПолное собрание сочинений в пятнадцати томах.
«Нельзя сказать, чтобы попытки сделать это были очень удачны. Причина неудовлетворительности их отчасти заключается в том, что талант графа Толстого быстро развивается, и почти каждое новое произведение обнаруживает в нем новые черты. Конечно, все, что сказал бы кто-нибудь о Гоголе после «Миргорода», оказалось бы недостаточным после «Ревизора», и суждения, высказавшиеся о г. Тургеневе, как авторе «Андрея Колосова» и «Хоря и Калиныча», надобно было во многом изменять и дополнять, когда явились его «Записки охотника», как и эти суждения оказались недостаточными, когда он написал новые повести, отличающиеся новыми достоинствами…».
В рассказе нашли отклик обстоятельства жизни самого автора в начале Гражданской войны. Образ Молодого автобиографичен. Рассказ завершает своеобразную «криминальную трилогию», куда входят также «Повесть о трех неудачах» и «Рассказы о свободном времени». Впервые — Воля России. 1927. № 11/12. Печатается по этой публикации.
В сборник вошли произведения и отрывки из произведений Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, И.А. Бунина, А.И. Куприна, Л.Н. Андреева, З.Н. Гиппиус, М.И. Цветаевой, В.В. Набокова и других. Читателю предлагается ознакомиться с лучшими образцами пасхальной прозы русской классической литературы, включая сюжетную художественную прозу, воспоминания, эссе.
Варлама Шаламова справедливо называют большим художником, автором глубокой психологической и философской прозы. Написанное Шаламовым – это страшный документ эпохи, беспощадная правда о пройденных им кругах ада. В электронное издание вошли знаковые произведения, принесшие мировую славу автору публицистики о колымских буднях заключенных Дальлага. В книге публикуется вступительная статья Ирины Сиротинской «Правда Шаламова – на все времена». В II том издания вошли сборники: «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2», «Анна Ивановна» (пьеса).
А. И. Эртель (1885–1908) — русский писатель-демократ, просветитель. В его лучшем романе «Гарденины» дана широкая картина жизни России восьмидесятых годов XIX века, показана смена крепостнической общественной формации капиталистическим укладом жизни, ломка нравственно-психологического мира людей переходной эпохи. «Неподражаемое, не встречаемое нигде достоинство этого романа, это удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык. Такого языка не найдешь ни у новых, ни у старых писателей». Лев Толстой, 1908. «„Гарденины“ — один из лучших русских романов, написанных после эпохи великих романистов» Д.
Вот как описывает свой сборник сам Петр Суворов: «Что сказать объ общемъ характерѣ моихъ разсказовъ? Годы, ими захватываемые, за исключеніемъ одного очерка „Тетушка Прасковья Егоровна“, относятся къ самымъ живымъ годамъ русскаго быта и русской литературы. Тургеневъ почерпалъ изъ нихъ „Отцовъ и дѣтей“, Чернышевскій — романъ „Что дѣлать“? Болеславъ Маркевичъ — „Переломъ“, Писемскій — „Взбаломученное море“, Достоевскій — „Бѣсы“, Гончаровъ — „Обрывъ“. Авторъ „Изъ далекаго прошлаго“ не остался, съ своей стороны, пассивнымъ и безучастнымъ зрителемъ великой послѣ-освободительной эпохи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.