Чм66 или миллион лет после затмения солнца - [3]

Пачка таяла на глазах. В ужасе я заверещал: " Ты что делаешь?"

Коротким ударом Джон свалил меня на тротуар и от души попинал.

Родители распределили младших между собой. Если я был папенькин сынок, то Джон – маменькин. Брат старше меня на три года. Походили друг на друга мы в одном: Джон, как и я, был склонен о чем-то часами болтать, так же как и я, мог прослезиться на киносеансе.

Джон горазд на причуды. Маленького роста, худенький он не уклонялся от драки с любым обидчиком. Без разницы – здоровый или нет, противник – Джон дрался до последнего. Распсиховавшись, хватал все, что ни попадет под руку – палку, камень – и бился до победы.

В школу он пошел с шести лет, но и там сумел поставить себя так, что его обходили стороной, как природные здоровяки, так и завзятые духарики.

Ситка продолжал болеть. Внимание родителей перешло на Доктора.

Все это, однако, не означало, что отец с матушкой смирились с переходом Ситки Чарли в инвалиды. Они не теряли надежды на выздоровление. Отец и матушка часто повторяли слова лечащего врача из психдиспансера: "В доме нужен покой". Только с обретением покоя в семье Ситка мог вылечиться. Сейчас родители ждали улучшения состояния, как будто оно могло прийти само собой, как результат терпения и надежды.

В январе 58-го отец взял меня с собой в Джамбул. Там жил с семьей мамин младший брат – дядя Боря. Мамин брат управлял в Джамбуле областным банком, скучал по родне и пригласил отца погостить. Дядя

Боря человек непростой. С одной стороны, трудно отыскать в маминой родне второго такого человека как дядька, который бы столь безоглядно помогал родственникам и землякам. С другой – и это ощущалось мной еще в раннем детстве – что определенная скрытность его натуры свидетельствовала за то, что дядя Боря при случае способен на сюрпризы.

Дорогу папа провел за картами и оказался в выигрыше. Было два ночи, когда на подходе к Джамбулу он разбудил меня. Дядя Боря с родичами встречал нас на двух газиках. Хотелось спать. Но в дядином доме ждали гостей и на хныканье детей никто из взрослых внимания не обращал.

Я сидел на полу среди детворы и дремал. Очнулся, когда папа вынул из пиджака пачку денег. На моих глазах повторялся ужас с листовками про Кочубея: папа раздавал десятирублевки детям. И даже тем, к то в этот момент сидел на горшке. На меня вновь накатило удушье. Надо немедленно остановить отца. Я робко дотронулся до папиной руки и прошептал: "Папа, что вы…". Отец моментально понял, что происходило со мной. Понял и полыхнул на меня глазами так, будто узнал во мне смертельного врага.

Что была за жизнь у отца до моего появления на свет известно мне обрывками. Было их три брата. Старший Шаймерден, средним шел мой отец и младший Абдул. Чем занимался Шаймерден мне неизвестно. Знаю только, что по дороге на фронт его эшелон попал плд бомбежку, дядю ранило и, пролежав несколько месяцев в госпитале под Тамбовом, старший брат отца скончался. Был ли на фронте младший брат Абдул, не знаю, но к концу 50-х дядя жил и работал в Кокчетаве. Про него папа никогда не вспоминал, а если кто из посторонних заводил разговор о дяде Абдуле, то отец быстро сворачивал разговор на другую тему.

Братья воспитывались в разных семьях, почему и носили разные фамилии. С рождения папу отдали на воспитание младшему брату родного отца. Хоть и не совсем родной, но папа называл его своим отцом. Про него он рассказал всего один эпизод. Восьмилетним ребятенком мой будущий отец повадился таскать из дома зерно на базар, где менял его на табак. И вот однажды отсыпав, как бывало, в мешок пшеницы, принялся ладить поклажу за спиной и услышал голос моего деда: "Тебе тяжело. Давай я тебе помогу…".

От фронта папу спас брат Шаймерден. В конце сорок второго отца вызвали в военкомат, где в темпе пройдя медкомиссию и получив номер команды, он ждал приказа выходить на построение во двор. Что бы с ним и со всеми оставшимися в доме детьми произошло неизвестно, только проходивший по коридору русский майор, остановился и спросил:

"Ты случайно не брат Шаймердена Байпакова?" Отец с братом были не различимы. Только дядя Шаймерден был высоким, а у папы что-то едва с метр шестьдесят.

У отца екнуло в груди, но он не растерялся. Сказал: "Да, брат

Шаймердена".

Майор спросил номер команды и отправился выправлять отцу освобождение от армии. В военном билете папе записали неизлечимую глухоту на оба уха. До окончания войны отец на вопрос – почему не на фронте? – моментально вспоминал про мнимую тугоухость и переспрашивал: "Ась?"

Глухота в военном билете не помешала ему работать начальником канцелярии Председателя Президиума Верховного Совета республики.

Отец готовил председателю бумаги на подпись, напоминал о распоряжениях из ЦК, сортировал посетителей.

Однажды отца пригласили в НКВД и дали поручение регулярно докладывать, чем и как дышит Председатель. Позднее отец не говорил, подписал ли он обязательство о доносительстве. Без того было понятно: откажись подписать бумагу, он бы вряд ли вышел из наркомата внутренних дел.

Пришел отец домой со строгим предупреждением чекиста: никому ничего не говорить как о поручении, так и о самом вызове в НКВД.